Книга Лестница в небо. Диалоги о власти, карьере и мировой элите - Михаил Хазин

«Изначально собственность на землю возвращалась обратно королю после смерти держателя. Логика была безукоризненной: король нуждался в сильных и способных военных держателях (то же самое было верно и в отношении сеньоров). Личность сеньора имела для короля очень большое значение. До тех пор пока армии формировались посредством созыва вассалов, король вынужден был выделять основные земли именно способным командирам» [Норт, 2011, с. 155].

Однако уже к концу XII века вассалы добились для своих сыновей преимущественного права на получение от короля той же земли, которой владел их отец (тем самым и король сохранял свое положение единственного землевладельца в стране, и высшая знать — свои земли). Достаточно было выплатить королю установленные отступные, и наследник вступал во владение. Насколько земельное право отдалилось от первоначального королевского произвола, можно судить по истории Ричарда Йоркского [713]:

«Ричард, герцог Йоркский… был сыном герцога Кембриджского. Его отец был казнен как предатель и в силу лишения всех привилегий оставил сыну очень маленькое наследство. Пару месяцев спустя в 1415 году дядя Ричарда Эдуард, герцог Йоркский, умер без наследника… Ричард унаследовал все состояние Эдуарда и, более того, стал герцогом Йоркским [714]. Смерть дяди Ричарда по материнской линии Эдмунда Мортимера, герцога Марча и Ольтера, который также не имел потомка, сделала Ричарда в 1432 году… крупнейшим землевладельцем Англии…» [Норт, 2011, с. 177-178].

Как видите, король ничем не мог помешать сыну предателя унаследовать огромное состояние; к XV веку Англией правила уже не единая властная группировка, а правящая коалиция, каждый из участников которой обладал соблюдаемыми другими участниками правами.

В 1660 году (уже после революции и реставрации Карла II) это положение дел было оформлено официально: английский парламент принял «Закон об уничтожении держаний», полностью отменивший право короля на возврат пожалованных земель. Права собственности окончательно отделились от статуса землевладельца во властной группировке:

«Как только все землевладельцы из числа элиты получили одинаковые права, такие как право наследования и позднее — право завещания, элита приобрела общий интерес защищать эти права от посягательств со стороны короля или какого‑то одного из элементов господствующей коалиции. Теперь элиты могли использовать землю более эффективно, поскольку собственность всех представителей элиты была одинаково защищена. Землей теперь преимущественно владели не могущественные индивиды только потому, что они обладали политическим влиянием; теперь ею чаще владели индивиды, которые способны были использовать имеющуюся у них земельную собственность наиболее эффективным образом» [Норт, 2011, с. 276].

Таким образом когда‑то исключительно личное отношение «землевладения» эволюционировало в безличное право собственности, легко передаваемое произвольным лицам. «Происхождение правовой системы связано с определением привилегий элиты» [Норт, 2011, с. 111], — не очень удачно формулируют авторы свое понимание этого процесса; правильнее было бы сказать — у членов элиты нет другого способа закрепить свои привилегии, кроме создания института безличного права. Обычаи, писаные законы, традиции судебных разбирательств, согласованные действия землевладельцев в парламенте — все это вместе и создает такие институты.

Читатель. Погодите‑ка, вы упомянули судебные разбирательства?! Но разве партнерская организация, которой, по Норту, является правящая коалиция, может обращаться в суд? Это ведь внешний арбитраж, организация сразу становится контрактной!

Теоретик. И снова я с вами соглашусь: конечно же контрактной! По–другому и быть не может, ведь мы помним, что естественная иерархия возможна лишь в организации с небольшим количеством участников (до 150 максимум, а реально и того меньше). Уже к 1436 году в Англии насчитывалось 234 крупных землевладельца [Норт, 2011, с. 199], и регулировать их взаимоотношения партнерским способом было совершенно невозможно. Поэтому параллельно с «феодальной лестницей»' возникло и земельное право, защищавшее привилегии правящей элиты на безличной основе. Разумеется, захват чужих земель как с помощью вооруженных людей, так и с использованием коррумпированных судов благополучно продолжался всю английскую историю; но подобные события были относительно редкими. Основная масса аристократов (в число которых входил, в частности, Ричард Йоркский) реально обладала правами наследовать землю.

Таким образом, длительная эволюция правящей коалиции (по крайней мере, в условиях наделения ее участников землей и правом наследования) шаг за шагом приводит к возникновению внутри нее контрактных отношений, которые поддерживаются внешним институтом — сначала королевским, а затем и более независимым судом. Мы выделили слово «длительная» жирным шрифтом, чтобы подчеркнуть крайнюю медленность этого процесса: от формирования в Англии правящей коалиции (Нормандского завоевания) до появления в ней первых прав наследования прошло 150 лет (пять поколений), и еще 450 лет понадобилось, чтобы окончательно закрепить это право за представителями правящей элиты. Шестьсот лет, уважаемый читатель, шестьсот лет — таков реальный срок естественного формирования безличных прав в правящих группировках [715].

Читатель. Шестьсот лет! Да у какой современной страны есть лишние шестьсот лет?! Получается, что кто не успел сформировать правовую элиту, то опоздал навсегда?

Теоретик. Ну, это уже довольно крайний вывод из теории «социальных порядков». Норт с соавторами ничего подобного не утверждают, да и из нашей теории Власти следует, что в делах государственного обустройства нет ничего невозможного [716]. Настоящая проблема — надеюсь, вы помните, что Норта интересует экономический рост, а не эволюция элиты? — заключается совсем в другом. Права членов правящей коалиции, даже безличные и защищаемые внешним судом, все равно еще не те «права собственности», которые обеспечивают экономический рост. Для решения своей главной задачи Норту с соавторами требовалось сделать еще один шаг: объяснить, как уважение прав хорошо вооруженного джентльмена превращается в безусловную защиту прав не умеющего держать оружие обывателя [717].