Книга Veritas - Рита Мональди

Еще более безрадостно, чем до этого, я вернулся к уроку, и только когда Оллендорф ушел, я смог сообщить Клоридии новости, inprimis[101]по поводу смерти Угонио.

Известие это опечалило ее, хотя, что вполне понятно, гораздо меньше, чем меня. Для нее осквернитель святынь представлял собой угрозу, он был не тем существом, которому можно выказать приязнь. Мы коротко поговорили об этом, чтобы не пугать малыша.

После этого я принялся за чтение газеты и, конечно же, взялся за «Коррьере Ординарно». Я должен был признаться себе, что с тех пор, как начались проблемы, я испытывал все меньше желания следить за тем, что происходит на моей второй родине, и немецкий язык пал первой жертвой.

Тем временем Клоридия принесла кое-что из монастырской кухни, поскольку я еще не ужинал и в животе у меня урчало.

– Малыш мой, – сказала она нашему сыночку, возвращаясь с подносом в руке, – идем, поможешь маме накрыть стол для папы.

– Я повинуюсь, – весело ответил сорванец на немецком языке и тут же старательно положил для меня столовый прибор, салфетку и поставил стакан.

И вот опять весь ужин был приготовлен на основе двузернянки, и, конечно же, я понимал, кому обязан этим. Но как я мог отказаться? Идею фикс хормейстера относительно того, что нет ничего более здорового, чем двузернянка, моя Клоридия вполне разделяла, поскольку унаследовала ее от матери. В былые годы, в Риме, моя жена довольно редко пользовалась материнскими рецептами; однако теперь, заразившись от Камиллы, тоже стала фанатичным приверженцем этой диеты. Поначалу я не возражал, тем более что дарующий жизнь злак, любимое блюдо древних римлян, в мгновение ока избавил моего малыша от всех недугов. Однако с течением времени он надоел мне. Безрадостно ковыряясь в этом блюде для жвачных животных, я принялся за чтение газеты, которую Клоридия, как обычно, купила мне в типографии ван Гелене.

Депеши из Мадрида, высланные 9 марта, сообщали, что в Португалии (где королевой была сестра Иосифа) готовится кампания против герцога Анжуйского. Так я снова вспомнил о Золотом яблоке и Летающем корабле, который послала в Вену королева Португалии. Затем я прочел о ссоре между герцогом Вандомским и княгиней Орсини, «которая с каждым днем становится все более сильной, поскольку герцог злится и не может понять, почему прислушиваются к советам женщины в делах, которые даже не должны доходить до ушей существа ее пола». То, что герцог Вандомский борется против прекрасного пола, было очень даже понятно, подумал я: вспоминая о том, что рассказывал Атто, я гадал, а не принадлежит ли и он к числу мужеложцев? Фамилия Орсини, знаменитой, известной интриганки, напомнила мне, в свою очередь, о ее неблагородном тезке, кастрате, которого я какое-то время считал убийцей несчастного Угонио…

Какие странные вещи можно прочесть в «Коррьере» сегодня вечером, раздраженно сказал я себе: вместо того чтобы отвлечь меня, каждая новость напоминает о том, что я только что пережил. Если такие совпадения не случайны, то что они хотят мне сообщить? Я перешел к депешам из Рима, которые тоже были не самыми свежими, от 28 марта, но здесь первым именем, за которое зацепился мой взгляд, была фамилия коннетабля Колонна. Он принимал участие в празднике Благовещения Пресвятой Богородицы вместе с его святейшеством, папой Климентом XI. Коннетабль был сыном Марии Манчини. Короче говоря, куда бы я ни взглянул, газета повсюду напоминала мне обо мне самом.

Я раздраженно бросил газету на пол и взял в руки приложенную листовку, которая, впрочем, повествовала о местах очень далеких и мне совершенно незнакомых, таких как Миату, столице некоего герцогства Курляндского. Внизу страницы наконец-то можно было прочесть свежие венские новости:

Поскольку его императорское величество со среды болеет оспой, до воскресенья проводятся публичные и общие молитвы…

Так, это я уже слышал. Я продолжал читать:

Императорский генерал и придворный советник Гундакер Людвиг граф Алтан на днях уехал почтовой каретой в Нидерланды.

Значит, граф Алтан уже уехал из Вены. Тем более странно, что принц Евгений не торопится. Кто знает, уедет ли он завтра, как сообщал?

Вот и все новости Вены. Я еще раз просмотрел все, потому что было что-то такое, что не давало мне покоя, точнее, чего-то не хватало. Не хватало? Конечно! Новости о монахе-августинце, которого арестовали за убийство и изнасилование! В итальянской газете об этом ничего не говорилось.

– Клоридия, «Виннерише Диариум»! Где «Виннерише Диариум»? – воскликнул я, вскакивая с кресла.

– Вот, вот же он! – Моя жена указала на стоявший рядом со мной столик, где и лежала газета, которую она, как обычно, купила мне в «Красном Еже».

Но этой новости не было и в немецкой газете.

Пеничек сказал нам вчера, что об этом говорят повсюду. Он был весьма удивлен тем, что мы не знаем этого. Однако в газетах ничего не сообщалось. Я подошел к Клоридии, занятой чисткой моей рабочей одежды, и спросил ее, слышала ли она что-нибудь об этом деле, но она только головой покачала и даже была очень удивлена: обычно во дворце его светлости принца можно было услышать любую сплетню – и уж точно об аресте монаха! И о тяжких преступлениях, которые он якобы совершил, она тоже ничего не слыхала.

– Странно, – заметила моя жена, – а от кого ты об этом слышал?

– От Пеничека.

– Ага.

– Думаешь, он выдумал это, чтобы…

В этот момент из кармана моих брюк, которые Клоридия держала в руках, выпала шкатулочка. Та самая, которую дал мне аббат.

– Что это такое? – спросила Клоридия, поднимая ее.

Я рассказал ей, что эта шкатулочка, по словам аббата Мелани, содержит в себе объяснение его встречи с армянином; однако он взял с меня обещание, что я не открою ее прежде, чем он уедет.

– А если там пусто? – заметила моя жена.

Я почувствовал, что бледнею. Затем встряхнул шкатулку. Услышав, как внутри что-то стукнуло, я перевел дух.

– Хорошо, аббат что-то туда все же положил, – признала она. – Но действительно ли ты уверен, что оно объясняет его встречу с армянином? Может быть, там всего лишь камень или что-то в этом роде.

Я снова почувствовал себя как на иголках.

– Мне почти хочется открыть ее, – признался я.

– Но тогда ты нарушишь слово.

– И что мне делать? – запричитал я.

– Мне кажется, что на этот раз аббат сказал правду. Как только ты что-нибудь заподозришь, то сможешь открыть шкатулку в любой момент.

20 часов, трактиры и пивные закрываются

Я сидел на своем привычном месте в императорской капелле, на репетиции «Святого Алексия». В этот вечер оркестр играл с большим усердием, чем обычно, поскольку представление оратории было уже на носу.

После смерти Угонио – да покоится он с миром – музыканты снова превратились в невинных творцов. Однако я задавал себе некоторые вопросы, наблюдая сзади за Камиллой де Росси. Она сильно размахивала руками, чтобы заставить скрипки сыграть более интенсивное вибрато, а у контрабасов вызвать более приветливые басы.