Книга Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - Найл Фергюсон

В 1836–1837 гг. возникли дальнейшие сложности, когда греческое правительство пригрозило, что не будет платить проценты по займу. Кризис подверг испытанию международные гарантии. При помощи операции, сходной с той, какую Ротшильдам примерно в то же время пришлось проводить для Португалии, выпустили новые облигации, чтобы собрать деньги на выплату дивидендов по уже существующим; но финансовые рынки быстро учились различать греческие облигации, предпочитая те, что гарантировались Великобританией, тем, которые гарантировались Францией и Россией. Проблема сохранялась до 1840 г., поскольку державы-гаранты стремились заплатить лишь проценты, но не комиссию Ротшильдам.

Именно тогда Великобритания и Франция начали расходиться по «восточному вопросу». В 1836–1837 гг. Франция возобновила колонизацию еще одного бывшего османского владения, Алжира; планы, зародившиеся в последние дни режима Бурбонов, получили успешное военное воплощение. С другой стороны, Палмерстон в Великобритании придерживался более протурецкого курса в надежде подорвать влияние России в Константинополе. В апреле 1839 г., когда возобновились военные действия между султаном и Мухаммедом Али, французское правительство, поддержавшее последнего, очутилось в международной изоляции. После сложных дипломатических маневров удалось заключить англо-российский союз, по которому Ункяр-Искелесийский договор заменялся международным соглашением по доступу в Черное море, а Мухаммед Али должен был покинуть Сирию, хотя ему разрешалось сохранить за собой крепость Сен-Жан-д’Акр. В октябре 1839 г. правительство Сульта отклонило это предложение, однако оно почти ничего не могло сделать. Как Парижский дом сообщал в Лондон, правительство Сульта очутилось «в довольно стесненном положении. В сущности… французскому правительству либо придется принять [предложение лорда Палмерстона], либо оно окажется в полной изоляции в связи с восточными делами». Наступившая слишком быстро после вялой реакции правительства на бельгийский кризис, еще одна дипломатическая неудача казалась веским доводом для того, чтобы в большую политику вернулся более агрессивный Тьер.

Вплоть до того времени Ротшильды в основном лишь следили за развитием событий. Но события 5 февраля 1840 г. в оккупированном египтянами Дамаске резко изменили характер кризиса. При невыясненных обстоятельствах бесследно исчезли монах-капуцин с острова Сардиния отец Тома и его слуга Ибрагим. Так как в последний раз их видели в еврейском квартале, поползли слухи о том, что их там убили. Поскольку католики в Сирии официально находились под покровительством Франции, дело расследовал французский консул граф де Ратти-Ментон. Египетский губернатор Дамаска арестовал нескольких евреев и подверг их пыткам. Одного еврея, который якобы видел отца Тома на мусульманском рынке, арестовали и замучили до смерти, как и его слугу. После 500 ударов плетью еврей-цирюльник признался, что он видел отца Тома с двумя раввинами и семью ведущими членами еврейской общины, в том числе с неким Давидом Арари. Всех названных им людей, а также третьего раввина арестовали. После того как арестованные заявили о своей невиновности, несчастного цирюльника снова избили, после чего, в обмен на освобождение, он заявил, что подозреваемые предлагали ему деньги за убийство монаха, а его кровь намеревались замешать в пресный хлеб, который пекут к еврейской Пасхе. Хотя цирюльник, по его словам, отказался совершить убийство, он сознался в том, что был свидетелем «ритуального убийства» отца Тома в доме Арари.

После пыток и обещания, что его освободят, слуга Арари признался в убийстве. Вскоре останки отца Тома «нашли» в сточной канаве. Семерых подозреваемых пытали до тех пор, пока они не оговорили себя, признав свою вину. Один из них — чтобы спасти себя и своих родных, он принял ислам — подтвердил рассказ о ритуальном убийстве: по его словам, слугу отца Тома убили точно так же. Как и во время средневековых «охот на ведьм», чем более нелепой становилась история, тем большее число людей она затрагивала. Арестовали уже около 70 человек; почти столько же детей взяли заложниками, чтобы вынудить сдаться «подозреваемых», которые бежали из Дамаска. Все это время в роли главного «охотника на ведьм» выступал французский консул; он играл не только на антисемитизме местных католиков, но и на социальном расслоении внутри еврейской общины.

Арест Исаака де Пиччиотто, купца-еврея, который оказался австрийским подданным, превратил «охоту на ведьм» в крупный международный инцидент. Решив не подвергать своего соотечественника тем испытаниям, каким подвергались другие жертвы Ратти-Ментона, австрийский консул, Каспар Джованне Мерлатто, заявил протест властям Дамаска и попросил своего начальника в Египте, генерального консула Антона Лаурина, сделать то же самое в Александрии. 31 марта Лаурин, считавший всю историю о ритуальном убийстве фальшивкой, не только пожаловался Мухаммеду Али, но и постарался убедить своего французского коллегу в Александрии обуздать Ратти-Ментона. Одновременно Лаурин предпринял необычный шаг: он разослал копии своих рапортов и некоторые из полученных им от Мерлатто сообщений австрийскому генеральному консулу в Париж. Последний, по предложению Лаурина, должен был нажать на французское правительство, чтобы «консула в Дамаске… примерно наказали» и «призвали к ответу тамошнее правительство… чтобы враждебность нееврейского населения не переросла в реальные преследования евреев».

Австрийским генеральным консулом в Париже и автором процитированного письма был, конечно, Джеймс де Ротшильд, а письмо Лаурина стало лишь одним из многих, присланных ему и другим членам семьи Ротшильд с просьбами помочь дамасским евреям, а также евреям Родоса, которые подвергались таким же гонениям.

15 марта письма с призывами о помощи дошли до главы голландской еврейской общины Хирша Лерена от одного бейрутского еврея. Автор настоятельно просил передать письма Ротшильдам, чтобы те могли «говорить с королями и их министрами». Через два дня Лерен получил еще одно письмо от английского бизнесмена, жившего на Ближнем Востоке, в котором тот просил Лерена написать Джеймсу, заявляя, что только «известная семья Ротшильд… обладает властью спасти своих братьев, страдающих от преследований». 27 марта константинопольская община отправила письма из Дамаска и с Родоса Соломону, Карлу и Лайонелу, взывая к «узам, которые… связывают воедино всю еврейскую общину».

Джеймс сделал так, как предлагал Лаурин. Однако французское министерство иностранных дел просто приказало своему вице-консулу в Александрии расследовать поступок Ратти-Ментона. По мнению Джеймса, такой приказ был лишь «компромиссом, призванным выиграть время… так как вице-консул подчиняется консулу, он не имеет власти призывать последнего к ответу за его действия». «В таком положении, — писал он Соломону 7 апреля, — единственное средство, какое нам осталось, — всесильный здесь способ призвать нам на помощь газеты, что мы сегодня и сделали, предоставив им подробный отчет на основе сообщений австрийского консула [в Дамаске], который мы послали в „[Журналь] де деба“ и другие газеты, а кроме того, позаботились о том, чтобы подробный репортаж о событиях вышел в аугсбургской „Альгемайне цайтунг“».

Решение привлечь прессу отчасти стало ответом на широко распространившуюся в Европе поддержку версии о ритуальном убийстве. Соответствующие статьи появились в «Котидьен» и «Юниверс». Решив, что этому нужно противостоять как можно решительнее, Джеймс обратился к Адольфу Кремьё, который с 1834 г. занимал пост вице-президента «Консистории французских евреев». Кремьё был не только талантливым журналистом, но и не менее талантливым адвокатом. Длинное письмо Кремьё, посвященное «дамасскому делу», на следующий день было напечатано в «Газетт де трибуно» и «Журналь де деба». В ходе последовавших дебатов в прессе Джеймс также поручил Кремьё опубликовать документы, присланные ему Лаурином, — к большому раздражению Меттерниха, который, хотя и выражал свое сочувствие, питал отвращение к тому, что к делу привлекли свободную (по австрийским меркам) прессу.