Книга Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции - Анри Мишель

У социалистов, как и у индивидуалистов, недопустимые выводы представляют результат извращения верного принципа.

Индивидуалисты были первоначально правы, принимая всевозможные меры для обеспечения инициативы и свободы личности от отеческого правления и абсолютной власти; но впоследствии они сделали ошибку, объявив государство врагом личности и позабыв о том, что в прогрессивном обществе государство – лишь сумма индивидуумов и что нет никакого основания опасаться, как бы эта сумма, надлежащим образом просвещенная, не оказалась не способной обеспечить общее благо посредством частного. Социалисты были правы, требуя для всех членов государства права на существование и указывая на основной недостаток политической экономии, теоретически индифферентной к страданиям и лишениям масс; но впоследствии они сделали ошибку, перестав, так сказать, видеть в обществе что-либо иное, кроме распределения богатства, и предположив, опираясь на постулат столь же спорный, как и постулат экономистов, что при полном преобразовании условий труда общая сумма богатства останется неизменной, если только не станет возрастать до бесконечности.

Неужели же ошибочно видеть в индивидуализме, верном духу XVIII века, но подвергшемся необходимым поправкам сообразно требованиям опыта и прогрессу разума, одновременно и отрицание, и синтез социализма и ходячего индивидуализма?

Отрицание, потому что возвышенная доктрина, исповедуемая нами, отвергает принуждение, которым столь явно угрожает социализм, и вместе с тем осуждает очевидно ложный тезис ходячего индивидуализма о невмешательстве государства. Синтез, потому что та же самая доктрина, которая, подобно самим экономистам, считает безусловно необходимыми свободу, ответственность, инициативу, провозглашает вместе с социалистами, но не заимствуя у них рекомендуемых ими средств, равное право всех членов государства на существование и на личное совершенствование.

II

История идеи государства показала нам, каким образом вопрос последовательно ставился в течение целого века и как он стоит в настоящее время; не дает ли она нам, кроме того, элементов для какого-либо решения? Мы, по крайней мере, думаем, что это так. Кто хочет убедиться в сказанном, пусть обратит внимание на ряд пунктов, которые, кажется, достаточно выяснились в течение предшествующего изложения.

Все находится в связи. Нельзя рассматривать политические и социальные вопросы отдельно, фрагментарно, если только не ограничиваться регистрацией фактов и обработкой цифровых данных: все это вещи полезные, но не первостепенной важности. Невозможно также решать совокупность вопросов социальной и политической философии, не высказавшись за или против великих гипотез, господствующих в науке и человеческом сознании. Возьмите какую-нибудь систему общей философии с вытекающим из нее пониманием вещей: политико-социальные проблемы тотчас получат решение, сообразное с данными этой системы. Устраните эту систему, и названные проблемы снова станут открытыми, снова ум будет блуждать среди неясности и противоречий. Никогда системы общего характера не были так многочисленны, как в начале XIX века; никогда доверие к системам не было так подорвано, как в последние тридцать-сорок лет. Таким образом произошел кризис, которому посвящены одна или две главы этой книги. Наше время – время мучительных поисков философии государства, мучительных поисков системы воспитания, веры, учения о жизни; и каждую из этих проблем можно решить только в связи с прочими.

Впрочем, ошибочно думать, будто с устранением систем можно избавиться от необходимости высказываться о природе вещей и допускаемом ею объяснении. Не высказываясь прямо и формально, мы высказываемся косвенно. Как только мыслитель-позитивист отказывается от простого изложения фактов и делает из них выводы, благоприятные или нет для данной социальной экономии или политики, он, помимо собственного желания, вступает в области метафизики; не замечая этого, исповедует известную доктрину. Точно так же и философ, не желающий выбирать между великими гипотезами и определенно подчинить им свои личные взгляды, принужден, как мы показали мимоходом, заменить этот первоначальный выбор выбором по частным и второстепенным вопросам.

Нужно выбирать и обладать смелостью для выбора. В этом отношении замечается перемена в настроениях нашего времени. Под влиянием причин, указание которых не входит в мою задачу, а также под влиянием некоторых мыслителей[2159] возобновилась склонность к общим идеям. Сознают необходимость объединить частные взгляды; ищут такую доктрину, которая удовлетворяла бы и вечным требованиям и современным потребностям мысли. Но если даже выбор решен, как сделать его правильно?

В действительности число гипотез, между которыми приходится выбирать, не так значительно, как то можно было бы думать ввиду множества, разнообразия и даже противоположности школ и формул.

Нам кажется совершенно убедительным строго логический вывод Ренувье, что все доктрины, враждебные индивидууму, сводятся к реалистической гипотезе и к философии необходимости, неразрывно связанной с этой гипотезой. Доказывать, что человек – продукт общества и всем ему обязан; излагать теорию социального организма, т. е. изображать каждое общество живым существом, которое развивается и умирает сообразно совершенно не зависящим от нас законам; верить в самодовлеющий прогресс, независимый от сознательной и целесообразной деятельности – разве это не значит возобновлять реалистическую гипотезу, еще недавно осужденную критической философией, но вновь ожившую под влиянием указанных нами причин?

Реалистическая гипотеза влечет за собою нецесситарную философию. Не следует, однако, питать иллюзий относительно мнимой свободы, предоставляемой человеку одними системами, и индетерминизма, признаваемого другими по отношению к миру, природе и силе. Свободу, лишенную морального характера, нельзя признать истинной свободой. Чистый индетерминизм – не что иное, как одна из форм необходимости.

Реалистической и нецесситарной гипотезе может быть противопоставлена – и только она одна — идеалистическая гипотеза, признающая свободу.

Индивидуализм тесно связан с ней. Мы уже два раза доказывали это на предшествующих страницах, и повторять доказательство значило бы совершенно бесплодно увеличивать размеры нашего труда. Итак, нечего бояться трудности многочисленных объяснений: выбор нужно сделать только между двумя гипотезами, из которых одна признает индивидуализм, а другая исключает его.

Вот конечный пункт, к которому приводит нас история идей.

III

История идей не сможет вести нас дальше, так как нужный выбор должен быть свободным.

Ни свобода, ни необходимость – ни один из этих двух основных тезисов не допускает доказательств или объяснений. По сильному выражению Лекье, «мы должны выбирать между той или другой, стоять за одну или за другую». Но только свободное признание свободы дает объяснение ошибки, критерии истинного и ложного; оно одно, следовательно, создает истинное познание – науку. Лекье и Ренувье с необыкновенною силою выдвинули значение логической необходимости. Ее достаточно для оправдания свободного признания свободы. Но почему не привести еще аргументов из области морали, права и политики? На эти аргументы я указывал много раз; я не воспроизвожу их теперь, а только напоминаю о них. Они здесь уместны, потому что дело идет не только о выборе между двумя гипотезами, верными лишь для отвлеченного мышления, но о выборе между гипотезами, которые связаны с политикой, правом и моралью, а потому влияют на всю нашу жизнь. Если одна из них – впрочем, предпочтительная и с чисто логической точки зрения, – обосновывает, кроме того, личное достоинство и право, верховную власть народа и политическую свободу, то не должны ли мы выбрать именно ее, так как за нее говорят самые лучшие и основательные соображения?