Книга Аромагия - Анна Орлова

— Доброе утро, — автоматически отозвалась я. — Что ты здесь делаешь?

— Ай, охраняю! — небрежно отмахнулась она. Альг-исса недовольно нахмурилась и сказала Исмиру: — Ай, чего так долго? Суд же уже начался!

— Начался?! — вырвалось у меня. Признаюсь, я надеялась встретиться с Петтером до того, как он успеет дать показания. — Но что теперь делать?! Да, Альг-исса, почему ты раньше мне не сообщила?!

— Мирра, прекратите истерику! — властный голос Исмира звенел льдом, и это подействовало на меня не хуже холодного душа.

— Хорошо, — я глубоко вздохнула и заставила себя говорить спокойно. Только руки нервно теребили край шарфа. — Извини, Альг-исса. Я просто очень волнуюсь за Петтера.

Подруга неуверенно кивнула, пнула ногой ближайший фонарный столб, отчего тот загудел.

— Ай, солнце, я понимаю же! Забыли.

— Исмир, что вы предлагаете? — поинтересовалась я. — Дожидаться окончания заседания? Но ведь может оказаться слишком поздно!

Признаюсь, о судебном процессе я имела лишь самые смутные представления. Вдруг потом ничего нельзя будет поделать?

Несколько мгновений Исмир молчал, изучая мое лицо, надо думать, отражающее обуревающие меня чувства.

— У меня есть предложение, — наконец проронил он. — Пойдемте внутрь, там обсудим.

Напарница Альг-иссы дернулась, но промолчала, не решившись спорить с ледяным драконом. Несмотря на затрапезный вид, в Исмире чувствовалась та властность, которая заставляет окружающих инстинктивно склонять головы.

Серые замызганные коридоры суда были пусты. Лишь из-за одной двери грохотал голос (судя по модуляциям, хель), и у входа томился десяток леденцов.

Исмир увлек меня подальше от их любопытных ушей.

— Слушаю вас, — я старалась дышать ртом, чтобы поменьше обонять смрад грязи, боли и отчаяния, пропитавший все вокруг.

— Мирра, — заговорил дракон негромко и серьезно. — Вы должны понимать, что просто так прервать заседание вам никто не позволит. Я могу потребовать, чтобы выслушали ваши показания, но тогда вам придется говорить при всех, вы это понимаете?

— Понимаю, — проговорила я, сглотнув. Окинула взглядом унылые стены с облупившейся краской, стылые даже на вид металлические скамьи, вдохнула запах застарелой грязи, пыли и затхлости.

Рассказать правду прилюдно означало подвергнуться остракизму.

Каюсь, на мгновение мне захотелось сбежать, но я быстро пересилила это малодушное желание. Не я ли решила больше не оглядываться на чужое мнение?

Что для меня важнее — моя репутация или жизнь Петтера?

— Итак, что выбираете? — Исмир пытливо всматривался в мое лицо, а его стальные пальцы сжали мой локоть до боли.

И пронзительно-прохладный, с солью, эвкалипт выдавал напряженное внимание.

— Я дам показания, — я гордо подняла подбородок, посмотрела в ледяные глаза, сейчас почти синие.

— Вы сделали выбор, — Исмир криво улыбнулся. И стремительно шагнул прочь, оставив меня гадать, уж не специально ли он задержался с прилетом…

Минуты тянулись медленно и тягуче, как расплавленная смола. Любопытные взгляды охраны словно иголками кололи мою кожу, а ведь это было только самое начало!

Наконец из зала выглянул коротышка в форме.

— Госпожа Мирра, зайдите!

Вытерев об юбку влажные ладони, я вошла внутрь.

Зал был переполнен, заставив меня вспомнить старую сказку о теремке.

Скамьи для публики заняты газетчиками и зеваками, тут и там теснились какие-то люди в форме, подсудимые — десятка три — набились в железную клетку, словно кильки в банку. И внушительный стол для судей — хель и двух драконов.

Только Петтера держали отдельно, приковав к одной из скамей в зале (надо думать, предупреждая возможные стычки с Ингольвом, который вряд ли простил мальчишке тот удар). Рядом с ним стоял Исмир, при виде меня одобрительно кивнув.

Но я видела лишь два лица: потрясенное Петтера и ненавидящее Ингольва.

Муж сыпал проклятиями и ругательствами, вцепившись в металлические прутья.

А Петтер просто молча пожирал меня глазами, не в силах побороть радость — запах апельсинов, пачкающих руки маслом, сладко-кислых, ярких.

— Представься! — перекрывая шум, сурово велела мне хель с выкрашенным в зеленое лицом — Мать матерей всего острова. Надо думать, именно она председательствовала на этом суде.

— Мирра, дочь Ярослава и жена Ингольва, — послушно назвалась я и, с некоторым трудом вспомнив, как полагается обращаться к суду, попросила: — Ваша честь, дайте мне минуту.

— Хм, — Мать матерей заинтересованно склонила набок голову и согласилась: — Ну, давай!

Я благодарно кивнула — и шагнула прямо к клетке, в которой бесновался Ингольв. Бросились в глаза его апоплексическая краснота, руки с обкусанными ногтями, форма со споротыми погонами.

Сняв перчатку, я с некоторым усилием стянула с пальца золотое кольцо и протянула Ингольву.

— Возьми, — во внезапно упавшей тишине голос мой прозвучал неестественно громко. — Я больше не считаю себя твоей женой.

— Шлюха, — словно выплюнул Ингольв, с силой отталкивая мою руку.

Кольцо, звеня, покатилось по полу.

В зале вспыхнули шепотки. Люди вытягивали шеи, стараясь лучше разглядеть происходящее.

Я же, как можно равнодушнее пожав плечами, вернулась на свидетельское место.

— Ну и что расскажешь? — поинтересовалась Мать матерей, которой это представление явно пришлось по вкусу.

— Правду, — пообещала я, приступая к рассказу. К счастью, опыт с Валерианом не прошел даром: слова нанизывались легко, как бусины на леску…

Ингольв неоднократно прерывал мой рассказ выкриками и проклятиями (вот уж кто сразу поверил в вину Петтера!), так что угомонила его лишь угроза заморозить дебошира. После этого говорила я в звенящей тишине — никому не хотелось испытывать на себе ледяную магию, тем более в нынешних обстоятельствах.

— Вот и все, — закончила я, разведя руками.

Мать матерей слушала меня, как ребенок сказку, подперев щеку рукой и кивая в наиболее напряженных моментах. Лица драконов казались высеченными изо льда, но и они слушали предельно внимательно.

— Ай, Петтер, сын Утера, встань, — велела Мать матерей, когда я умолкла. — Это правда?

— Нет! — звонко и четко возразил Петтер, вздернув подбородок. Я едва не застонала от досады. Идеалистичный юнец! — Я виновен в измене. Могу в этом поклясться.

Я до боли прикусила губу. Отличная формулировка, все ведь сочли его слова признанием вины перед хель, а в действительности… Впрочем, у Петтера была отличная практика, как солгать, не сказав ни слова неправды.