Книга Моногамист - Виктория Мальцева

В размытой картинке моих, ещё способных видеть глаз внезапно возникает её фигура, слух улавливает ровные шаги, уверенный, чёткий, словно отмеряющий мои последние мгновения, стук её туфель о белый мрамор. Моя рука сама собою в неосознанном жесте хватается за её тонкое запястье, ведь сам я уже не в том состоянии, чтобы иметь такую наглость, но что-то внутри меня отчаянно борется за жизнь, стараясь поймать и ухватиться за то единственное, что может меня спасти — ЕЁ руку, физически слабую, но такую сильную во всех остальных смыслах…

Но она нервно вырывает её, брезгливо сбрасывая меня в темноту, бесконечность, бесчувственность небытия… И я понимаю её, сам, наверное, давно бы уже это сделал. Слишком много я забрал у неё, слишком вымотал, перешёл все лимиты, нарушил пределы, исчерпал все данные мне возможности, упустил все до единого шансы…

Поднимаюсь, ноги несут меня к моему дому, дому, который я построил сам, возводя главное — безопасное убежище, укрытие от всего злого и скверного для своей семьи, своей женщины и своих детей, отдал ему часть души, не зная наперёд, что всё это будут напрасные усилия, что не способен я на то, о чём так отчаянно мечтал все свои годы, осознанно или нет, но упорно рвался сквозь мглу обмана, сквозь чёрный туман разврата, сквозь пелену женщин-подделок, неустанно стремился к своему безмерному, бесконечному, единственному правильному, такому простому и сложному счастью… Она так и не приняла его, мой дом, мой подарок ей, не поверила, не смогла пересилить себя и своё недоверие, свои шаблонные взгляды, несмотря на весь ум, искренность и проницательность, всё-таки отвергла меня, поставив, наконец, точку.

Я не осознавал своих шагов и движений, не понимал, куда иду и зачем, лишь отметил, что видеть стало легче, слёзы больше не давали облегчения, но и не душили, и лишь последняя человеческая эмоция, которая запомнилась мне в те странные в своей потусторонности мгновения, была нежность к ней… к моей Лере.

Непоколебимая уверенность в правильности своих действий читалась в каждом её движении, в той скорости и чёткости, с какими она собирала свои вещи и вещи детей, уезжая из нашего дома навсегда, уходя от меня со всей осознанностью и трезвостью взвешенного решения, на какие способен разумный человек. Я ловил её образ жадно, зная наперёд, что вижу его в последний раз, в буквальном смысле в самый последний раз своей жизни, ведь уже догадывался, куда и зачем так легко и так уверенно двигаюсь.

Но прежде, чем Валерия взглянёт на меня и прочтёт в моих глазах страшное, а ведь она это сделает, мне ли не знать её за столько лет, я отвожу свой взгляд, тупо уставившись себе под ноги, не видя в сущности ничего, кроме своей боли и отчаяния, прячу то, что ей не следует видеть, не нужно знать, иначе ведь она никогда не позволит мне сделать это…

Narrow Skies- I Want The Wind To Carry Me

Странное состояние раздвоенности личности, неожиданное ощущение свободы, облегчения и правильности предстоящего поступка, наслаждение созерцанием бесконечно любимого создания, желание отпустить его, освободить и забрать всю вязкую черноту, всю грязь, но главное, самое главное — всю чёртову нашу, одну на двоих, боль… Мне казалось тогда, что совершив то, что религия считает самым большим и страшным грехом, что поселяет душу в безвременье, обрекая её на вечное забвение и небытие, я совершу единственно верный в своей жизни поступок — освобожу любимую женщину и весь этот мир от себя, от своих ошибок, несущих горе и разочарования, заставляющих людей страдать и испытывать боль, и перестану уже, наконец, мучиться сам, изнывая от чувства вины и бесконечных в моей жизни потерь.

И вот я в большой ванной нашей спальни, её ванной, не знаю сам, почему я вошёл туда именно через её ванну, попав в залитую ярким солнечным светом зону джакузи. Мои движения методичны и как будто неосознанны, словно не я сам, а нечто иное управляет мною самим и моим телом будто куклой: открываю кран с горячей водой, чтобы не сворачивалась кровь, и кровоток в моём теле ускорился — откуда мне это известно, понятия не имею, но делаю именно так. Затем вынимаю из комода спальни старинную бритву, подаренную кем-то на один из убогих моих Дней Рождения, и это символично, как и яркий, тёплый солнечный свет, словно шепчет мне — то, что ты делаешь сейчас, несёт свет, то что ты совершаешь — правильно и закономерно, сделай это, сделай сейчас, сделай, сделай…

И я делаю: режу свою кожу так глубоко, как могу, разворачиваю кровавые реки своих запястий, но мне этого кажется мало, и я кромсаю дальше, почти до локтей, режу не чувствуя боли и сожалений, и лишь видя, как распускаются в белом джакузи красные кровавые цветы… Моя рука внезапно становится слабой, бессильной, роняет тяжёлую стальную с позолотой бритву, та быстро тонет, и в алой воде мне её уже не найти, ведь сознание, кажется, покидает меня и вовсе не от потери крови, а оттого, что я полностью готов и открыт тому, чтобы выпустить уже из этого действительно порочно-красивого тела свою душу, и мне даже наплевать на то, что после этого поступка ей уже не вернуться на эту Землю… Мне только грустно, что я больше никогда не встречу ту другую душу, не узнаю её и не утону вновь в волшебстве влечения и желаний, не испытаю ещё сотни тысяч раз столь восхитительное и прекрасное в своей сладости и жестокости чувство… Любви…

В угасающем сознании проносится последнее «Прости» и на этот раз, кажется, оно обращено к самому себе…

Глава 72. Чистилище

Lochin — Night

Открываю глаза и вижу белый потолок. Состояние помутнённого рассудка. Я не сразу даже осознаю себя, как себя, память словно отшибло, и нет ни малейшего понимания того, что это вокруг меня, где я и почему. Эмоций ноль — я чист и неуязвим в своём беспамятстве, в полнейшем отсутствии забот, страхов и радостей.

Боль. Да, кажется, это боль в руках… Она усиливается, постепенно, совсем ненавязчиво, но упорно делается ощутимее, сменяя чувство дискомфорта первыми страданиями, но я молчу внутри себя и просто прислушиваюсь. Кажется, мне даже хочется спросить у собственной памяти, откуда эта боль, и что с моими руками, обездвиженными и ноющими тупой волнообразной болью, раскачивающей меня от напряжения к расслаблению на своей синусоиде. Но какой-то иной беззвучный голос внутри говорит, не произнося ни единого звука — не надо, не спрашивай. Тебе не нужны знания. Оставайся здесь, в этом вакууме мыслей и чувств.

Острый, словно лезвие ножа, внезапный в своем негодующем раздражении голос разрезает кисельное пространство неясности мыслей вокруг меня, одним мощным рывком погружая в реальность:

— Не двигай руками. Что, больно?

Я знаю, кому принадлежит этот голос — это Тони, мой друг, мой доктор и мой соратник. Я утвердительно киваю на заданный мне вопрос и вновь слышу тот же голос:

— Для смертельной потери крови достаточно и одного надреза на каждой вене, но лучше вскрывать артерии — будет быстрее. Это на будущее, если тебе вдруг вздумается повторить: сделай милость, не добавляй медикам работы, её итак хватает! Вместо того чтобы спасать людей, жаждущих жизни, хирурги вчера 5 часов кряду творили чудеса, восстанавливая твои вены и спасая твои руки. Так вот, в связи с этим у меня к тебе личная просьба — делай всё так, чтобы не усложнять жизнь другим!