Книга Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации - Эрик Шредер

Человек может казаться мастером своего ремесла, вполне разумным мастером, но, когда дело касается религии, он становится упрям и туп. Религиозность – часть человеческой природы; и люди полагают свою религию надежным убежищем. Иногда то, что растущий ребенок слышит от старших, остается с ним на всю его жизнь. Отшельники в пустыне, фанатики в мечетях – все глотают религиозные истины, как иные глотают рассказ выдумщика, не думая о том, так ли это в действительности. Будь один из этих отшельников или верных мусульман рожден в семье магов, он был бы магом открыто.

Пессимизм

Из тех, кто зряч и все же не грустит, не сделалаРелигия орудием алчности ни одного.Все равно плохи, и я б не различал тех от других, я осуждаю всех.Никому не доверяй, но сверх всего страшись себя и, будучи один,Остерегайся.

Если вы направлены на низшее, будьте уверены, что направлены к тому, к чему принадлежите, и вновь прививая ветвь к стволу. Вы были созданы из грязи, в грязь и вернетесь.

Абу Ала из Маарры

Когда я проезжал через Маарру, Абу Ала считался правителем города. Хотя он очень богат, и у него много рабов и слуг, и все горожане подчиняются ему, как подданные, он, отринув мир, носит власяницу, никогда не выходит из дому и не съедает за день ничего, кроме манны ячменного хлеба. Его ворота никогда не бывают заперты; но его чиновники и последователи, которые руководят городом, советуются с ним лишь о действительно важных делах. Он никогда не отказывается от предложенных ему денег. Он постится весь день, бодрствует ночью и не хочет иметь ничего общего с тем, что происходит в миру.

Пророк ничем не лучше проповедника.Он молит, он казнит, и вот он мертв,А все ж ничтожность человеческой природыЖива и умножается опять.

Рай, ад ли, нежный, яростный ли свет.Но оба – пища тьмы.Мы лишь перемещаемБолотные огни в течение ночи без конца.

Не так давно рыданья похоронУтихли, как уж слышен гомон свадьбыИ застонало колесо судьбы.

И тот, и то в единое рыданье слились.Я пью, и я смеюсь, но в чаше сейПрезренье лишь и боль.

Я также кубком был и был разбит.С тех пор мне целым никогда не стать,Ползущий червь, о плоти говоря, мне показал,Как я однажды этим ложем был.Когдаато камень, ныне только пыль.

«Как может быть, – сказал гончар, —Что я, твой раб, создать смогу такой сосуд,Лишь стоит пожелать,С которым у людей не будет ссор».

«Некоторые стихи, – говорил Абу Ала, – посвящены Раванди:

Дары земли делил между людьмиТот, кто был пьян, а сверх того и подл.

Если бы это двустишие материализовалось, оно бы возвысилось в своей греховности над пирамидами. Возможно ли спасение человека от его ничтожества? Оно предопределено.

Считается, что я ученый человек. Но я не обладаю ни обширными знаниями, ни глубоким интеллектом. Предполагается, что я религиозен. Но будь сорвана с меня маска, не одобрявшие меня вряд ли сочтут достаточными простые оскорбления: они б пожелали моей смерти.

Из уст моих звучат слова безмерной лжи.

О правде я шепчу, и шепот еле слышен.

Лучше сохранить блоху, нежели дать милостыню.

Я – дитя Случая.

Этот день – сегодня, и нет различия между ним и остальными. Как можешь ты называть один день завтра, а другой – вчера? Для того, кто думает о Всевышнем, прошлое и будущее всегда в настоящем. У верного слуги Всевышнего нет ни вчера, ни завтра.

Когда приходит время молитвы, я совершаю омовение и иду туда, где намереваюсь молиться, сижу там, пока не отдохнет мое тело.

Тогда я встаю. Перед собою я вижу Святой Дом, под своими ногами чувствую Мост Страха, рай лежит по правую руку от меня, и ад по левую; и Ангел Смерти стоит за моей спиной. И в мыслях моих эта молитва – моя последняя.

Но снизойдет Всевышний до принятия моей молитвы или нет, я не знаю по завершении молитвы никогда».

Жажда

О Всевышний – Владыка Великого Света, Владыка на Высоком Троне, Хранитель Вздымающегося Моря, Владыка Тени и Пылающего Солнца, Тот, Кто ниспослал Книгу, повелитель падших ангелов, Владыка пророков, о Ты, Кто был прежде всякой жизни и будет после всякой жизни, когда не будет жизней более, о Владыка, Даритель жизни мертвым, Кто предписал смерть всем живым тварям, о Ты, Живой Господь, рядом с Которым нет никого!

Если лишь смерть, о Всевышний, стоит между мной и имамом, та смерть, которую Ты определил всем Твоим слугам, тогда освободи меня из моей могилы, будь я даже одет лишь в свой саван, но с обнаженным мечом и копьем в руке, готовый ответить на зов моего полководца и исполнять его поручения во всем, вблизи и вдали.

Покажи мне его благословенное лицо, о Всевышний! Приготовь для него путь, дабы его посох мог вести меня по нему. Через него построй вновь мои города. Его руками оживи слуг Твоих, как Ты обещал; а Обещание Твое надежно. Позволь ему дать нам знамение, о Всевышний, тому, кто стоит с нами за Тебя, кто рожден от дочери Твоего пророка и носит имя Твоего Апостола, дабы он мог положить конец всем вещам тщетным и бессмысленным в этом мире и установить истинное и подлинное в глазах тех, кто ценит это. Укажи ему быть оплотом твоих угнетенных слуг и заботливым другом тем, у кого нет друзей, кроме Тебя, чтобы мог он ускорить свершение всего, чего требует от нас Твое Слово и что было презрено.

Храни его, о Всевышний, в безопасности в Твоей Твердыне, от зла его врагов; но имей милосердие, о Всевышний, к нам, беспомощным; отдали горе и сожаления от этого народа и подтверди Его приход. И да будет Его приход скорым. Да будет так по Твоей Милости, о ты, Всемилостивейший из всех, кто знает, что есть милосердие!

* * *

«Люди ожидают пришествия имама, – сказал Абу Ала. – Что за тщеславие! Что за глупость! Как будто мог бы быть иной имам помимо людского разума».

Однажды мой дядя взял меня с собой к Абу Але. Он сидел на изношенной волосяной циновке и был очень стар: истощенное лицо, глубоко изборожденное оспой, поразившей его в отрочестве. Он велел мне подойти к нему и благословил, положив руки на мою голову. Я был тогда лишь ребенком, но и сейчас вижу его перед собой. Я смотрел в его глаза – один ужасающе выдавался, а другой был так глубоко в глазнице, что я едва мог понять, где он.

Я был в темнице трижды: сам слеп, пристанище тесно, презренно тело,О, если б тело стало духом, невосприимчивым к земному,бесчувственным, как камень.Дух слился с плотью, став ее мучением, ведь оба нездоровы.О ветер, если ветер ты, затихни,Огонь, погасни, если ты огонь.

Оставьте меня с моей болью. Вы также из потомства Адама, все вы. И если первая из бутылей была мутной, какой же будет последняя?