Книга Угроза вторжения - Олег Маркеев

— Не доверяешь? — Дмитрий затормозил напротив ее дома.

— Глупый! — улыбнулась Настя. — Тебе-то зачем в это дело лезть? У тебя своих неразорвавшихся гранат хватает.

— Именно поэтому! — Дмитрий сжал ее руку. — Это моя работа. Не тебе с этой сволочью воевать!

— Ой, какое у тебя лицо злое стало. Дим, ну не принимай ты все близко к сердцу. Ну бесится баба, замуж давно пора, а она с фотоаппаратом бегает, интервью у старых хрычей берет. Успокойся, а?

— Давай поделим. Половину пачки тебе, половину — мне. Так будет надежнее, согласна?

Настя закусила губу, задумалась на секунду.

— Весь в моего папку. Не переубедить. Всегда нужный аргумент найдет. — Она открыла сумку, достала пачку фотографий. Половину протянула Дмитрию, вторую сунула обратно в конверт. — Пока, Джеймс Бонд! Целоваться на прощание не будем. Утром позвони.

Дмитрий проводил взглядом ее фигурку в развевающемся на ветру белом плаще. Поворачивая во двор, она оглянулась и помахала ему рукой. Он в ответ мигнул фарами.

Разложил на коленях фотографии. Какой-то седой старик, спрятав кисти рук в рукавах вязаной кофты, стоял на крыльце. Он же, ссутулясь, шел, навалившись грудью на ветер, рвущий полы кофты. Он же и человек с одутловатым лицом гипертоника. Идут вдвоем по дорожке.

Дмитрий собрал фотографии, сунул во внутренний карман куртки. Повозившись, достал записную книжку. Белов, очевидно, после очередного семейного скандала предупредил, что выходные проведет у друга. Дмитрий нашел нужный номер, судя по первым трем цифрам, Белов сейчас находился где-то в районе Красной Пресни.

«Доеду за десять минут. Пусть сам решает, что делать. Но Настю пора вытаскивать из этого дела за уши». — Он повернул ключ зажигания, под капотом «Москвича» чихнул и заглох мотор.

«Вот, черт, неладная! „Москвич“ — вечная машина, раз купишь, больше никогда не продашь», — проворчал Дмитрий.

Во дворе Настиного дома громко бабахнул выстрел. Потом еще раз. Через секунду ночную тишину разорвал грохот перестрелки.

Дмитрий нырнул вниз, стал нашаривать под ковриком пистолет — перед походом в казино пришлось спрятать. Мимо, оглушительно завывая сиреной, пронесся милицейский УАЗик, скрежеща тормозами, нырнул во двор.

Дмитрий поднял голову. По пустынной улице навстречу неслись сиреневые маячки еще одной милицейской машины.

* * *

Оперативному дежурному ГУВД

В результате вооруженного Нападения группы неизвестных тяжело ранена гр. Столетова А.В. Пострадавшая направлена в Институт скорой помощи им. Склифосовского. На месте преступленная работает бригада МУРа.

Материалами компрометирующего характера на гр-нку Столетову А.В. органы МВД по месту жительства не располагают. Данных о причастности к организованной преступности нет.

Цель оправдывает средства

Снайпер ласково погладил грациозно изогнутый приклад «Маннлихера».

— Потерпи. Уже скоро.

Плоская крыша продувалась ветром со всех сторон. Он подышал на озябшие пальцы и изготовился к стрельбе.

В синеватый зрачок прицела был отлично виден вход в клуб. По движению черных фигур он понял, что вот-вот должна появиться цель. Охрана занимала места по хорошо известной ему схеме. Предстояло отработать самый рискованный вариант. Но снайперу нравились подобные трюки.

В отличие от большинства стрелков, пришедших в этот бизнес из биатлона и тиров, он был профессионалом, прошедшим школу снайперской войны в условиях крупных городов. Он умел стрелять с крыш, из окошек подвалов, через узкую щель приоткрытой двери фургона, мог вынырнуть из канализационного люка. Он знал сотню способов выхода на выстрел и скрытого отхода. Сейчас предстояло отходить «с фейерверком». Риск был запредельный. Но в этом и была высшая магия ремесла. Сегодня смерть подойдет особенно близко.

Подумав об этом, снайпер невольно оглянулся через плечо, в которое уперся приклад. Никого. Только ночной холодок, щекочущий затылок.

* * *

Гога Осташвили сидел в кабинете один. Никто не пришел. Можно было не ждать, получаса достаточно, чтобы понять все.

«Суки, забились по углам! Я их с рук кормил, людьми сделал… Продали».

Он встал, зябко передернул плечами. Озноб не давал покоя. Казалось, холод сочится из стен.

«Это мандраж. Я помню, как Вадика трясло в Барселоне. Финальный бой, а будущий чемпион валяется в раздевалке, и его бьет такой колотун, что тихо поскрипывают высокие ножки топчана. Центнер мышц, а был беспомощным, как мальчишка в темной комнате… Они же на всю жизнь остаются пацанами, сколько бы наград ни заработали. Я тогда выпер всех из раздевалки, сел и гладил его по тяжелой, как у медведя, голове, пока не прошла дрожь. Потом шлепнул по загривку и сказал: „Все в порядке, Вадик. У любого мужчины бывают минуты слабости. Теперь иди и покажи всем, каким сильным ты можешь быть. Иди, малыш, они ждут. Этим маленьким и слабым, что набились на трибуны, нужен пример, для этого они сюда и пришли. Иди, и пусть они увидят, какими надо быть“. Вадик пошел и размазал того негра по рингу. А я не подошел его поздравить. Не стоило портить парню радость. Он так счастливо улыбался, он опять был сильным».

Осташвили тяжело вздохнул и сцепил пальцы.

«Трясет всего. Сейчас, сейчас, — уговаривал он себя, враскачку, как борец, по ковру меряя кабинет из угла в угол. — В сауну бы сейчас. — Здесь, в принадлежащем ему спортивном клубе, была оборудована персональная сауна. Эвкалиптовые доски. Он вдруг остро почувствовал этот запах прокаленного жаром дерева. — Нет, не сейчас. Надо собраться и действовать. Крот не мог возникнуть сам по себе. Меня разыграли „в дурака“. Решили подставить? Очередное ритуальное жертвоприношение на Красной площади? Хрен вам!»

В дверь постучали.

— Да!

— Батоно Георгий. — Давид выглядел, как побитая собака.

— Нашли девчонку?

— Тут такое дело, батоно Георгий… Не дали ее взять.

— Не понял?

— Мы ее возле дома ждали. Она подходит. Только ее крутить начали, тут по нам как шмалять начали… Двоих положили сразу. Машины побили. Еле ушли.

— Девка где?! — Гога почувствовал, как горячая кровь хлынула к щекам.

— Я сам в нее три раза стрелял. Кранты телке, слово даю.

— Крупье замочил, козел… А теперь еще и девку?! — Гога почувствовал, что звереет. Но сил сдерживаться уже не было, в глазах полыхали красные круги. — Я тебе сказал, живой ее брать!!!

Давид круглыми от страха глазами смотрел на медленно приближающегося хозяина. Гога резко присел, сгреб парня медвежьей хваткой и, уже не соображая, что делает, кровь ударила в голову, бросил когда-то коронным приемом через себя. Рывок вышел таким мощным, что Давид вырвался из рук, перевернулся в воздухе и мешком, так падают набитые тряпьем манекены в борцовском зале, рухнул спиной на стол. Он заорал, лицо сжалось, стало морщинистым, как у захлебнувшегося криком младенца. Гога сбросил его на пол, бил ногами, пока тот не замолчал, обмякнув. Бил, выгоняя из себя страх, бил, вымещая унижение, бил за предательство. Пусть Давид был ни при чем, но он был первым, кто подвернулся под горячую руку.