Книга Коммандос из демиургов - Екатерина Казакова

Наконец она расслабилась, услышав, ответ сына, как они с сестрой попали сюда.

На него смотрят глаза, снящиеся ему каждую ночь, и режущий натянутые нервы, голос с хрипотцой говорит:

– Привет, дорогой.

Он видит, что слова даются ей с трудом, но от его ответа сейчас зависят жизни его воинов.

* * *

После моих слов, он подходит ко мне вплотную, со словами:

– Здравствуй, милая, – обнимает меня.

А потом тихонько шепчет на ухо:

– Спасибо тебе за них.

Какой-то чертик сидящий во мне, дергает меня за язык:

– Да не за что, обращайся если что, до пятницы я совершенно свободна.

Он нарочито смеется, и, подхватив детей на руки, приглашает пройти в его шатер.

До вечера мы играли в образцово-показательную семью, ни одним жестом не выдав себя. Не надо детям пока еще знать, что родители видят друг друга третий раз в жизни. Я рассказывала смешные истории о проделках этих шкод, они притворно смущались, а орк впитывал себя как губка каждое слово. Только когда дети заснули, мы смогли спокойно поговорить.

– У тебя есть где тут помыться? А то я не успела, зная, как кое-кто любит греть свои ушки, намекаю, что нам не плохо бы прогуляться.

– Пойдем, я провожу тебя до ручья, – к счастью отец моих детей дураком не был.

– Прихвати мне во что переодеться, и убери мое оружие, не дай бог кто любопытный захочет его посмотреть, – говорю и начинаю снимать с себя весь металлолом, щедро нашпигованный магией, что так любит на меня навешивать Кабан с Гламуром.

По мере того как возле моих ног начинает высится горка убийственного барахла, у орка начинают округлятся глаза. Но он быстро приходит в себя, и рассовывает весь мой арсенал по сундукам. Не дожидаясь пока он все уберёт, я выхожу в сумерки.

– Дети не возьмут эти вещи? – он вышел за мной следом, и в его голосе слышится нешуточная обеспокоенность.

– Нет, они знаю что это брать нельзя, – мне приятно что он так беспокоится за них.

Всю дорогу до источника мы перебрасывались ничем не значащими фразами, ушедшая во время разговора с близняшками неловкость, снова вернулась. Пока я ополаскивалась в ледяной воде, он развёл костёр. Вытираясь, я украдкой любовалась своим Мужниной. За то время, что мы не виделись, он ещё более возмужал. В волосах сверкают серебристые нитки, и мне очень хочется верить, что они появились не из-за меня.

Молчание давит мне на плечи, хочу заорать:

– Да скажи же ты хоть что-нибудь! – но упрямо молчу. Да я виновата, но он мужчина, пусть делает первый шаг.

Повернувшись к нему спиной, натягиваю на чуть влажное тело его рубашку. Знакомый запах обволакивает меня как тёплое облако, и я остро чувствую, как мне его не хватало все эти годы. К черту эту гордость! Если мы сейчас нормально не поговорим, то завтра я уйду, и кто знает, когда ещё загляну на Лабуду. Поворачиваюсь и оказываюсь прижатой к его груди. Утыкаюсь носом в шею, и слышу тяжёлый вздох:

Духи предков, какая же ты у меня упрямая!

А я счастливо вздыхаю, чувствуя, как по щёкам текут слезы. И мне слышится, как где-то высоко в небе кто-то невидимый произнёс:

– Слава мне, а то уже думал, этого уже никогда не случится!

* * *

Когда к нам вернулась способность более-менее внятно излагать свои мысли, Оршер задал мне вопрос, которого я больше всего боялась:

– Дариа, а как мы теперь будем жить?

Смотрю в его серьёзные глаза, ещё несколько минут полыхавшие страстью, и кидаюсь как в омут:

– Орк, у тебя обязательства перед своими людьми, у меня перед своими. Мы оба сдохнем от скуки, если будем жить в мире одного из нас. Еще хочу чтобы ты знал – я неприлично богатая и жутко известная среди богов и демиургов женщина. И я не хочу, чтобы кто-то даже посмел подумать, что ты живёшь со мной из-за всего этого. Поэтому предлагаю, две недели я живу в своем мире, ну или куда меня нелегкая занесет, а ты в своем. А две недели мы живём с тобой в мире, где нас никто не знает. И я клянусь, ни один небожитель, ни один мой знакомый не посмеет нас побеспокоить, если мы оба этого не захотим.

Он надолго замолчал, а я дрожа как осиновый листочек ждала его приговора. Наконец он сказал свое слово. Только вместо ответа я получила вопрос:

– А если я захочу увидеть тебя раньше срока?

– У тебя будет артефакт перемещения, ты в любой момент сможешь прийти ко мне или к детям.

Только произнеся эти слова, я заметила, как он был напряжен все это время. Потеревшись носом об его колючую щеку, я тихонько засмеялась:

– Глупый, неужели ты думаешь, мне кто-то нужен кроме тебя, и в твое отсутствие я буду таскать любовников?

– Нет, я просто очень боюсь снова тебя потерять. Я согласен с твоим предложением. Мы будем жить как ты сказала. Но сына я буду воспитывать как настоящего орка.

– Спасибо! – облегчённо выдыхаю. А потом ехидно добавляю:

– Дурак ты милый, уж и не знаю какое общество слабоумных тебя в вожди выдвинуло! Кто ж по нашей суровой жизни то, приличными мужиками разбрасывается!!!

Подминая меня под себя, он притворно зарычал:

– Женщина, ты такая стерва…

– Но ты же любишь меня такой? – выпалила я в ответ, и замерла.

– Люблю, и именно такой: упрямой, настырной, не умеющей вовремя прикусить свой острый язычок. Мне не нужна другая.

– Я тоже люблю тебя орк, и постараюсь сделать так, что бы ты меня никогда не разлюбил.

– Дариа! Ты когда-нибудь запомнишь мое имя?!

– Когда нибудь и запомню, а сейчас заткнись, и поцелуй меня, вместо того, чтобы разрушать мне нервную систему своими мелочными придирками!

А утром, мы вернулись, и сообщили детям, что отправляемся в свадебное путешествие, а их на время отправляем к деду. Надеюсь, он еще крепок, чтобы пережить двойное счастье!

* * *

Великая Сестра встречала рассвет. Ее лицо, испещрённое глубокими бороздами трещин, с чудом сохранившейся редкой травой, омывала роса. Ее маленькие дети спешили спрятаться в своих глубоких норах, дабы переждать жару. И только воин, сидящий у потухшего костра оставался неподвижен. Он охранял сон своих внуков. Внуки…он до сих пор не мог привыкнуть к мысли, что его семья стала больше.

Когда несколько дней назад к нему пришел сын и сказал, что ввел в род свою женщину и детей, он сурово отрезал:

Ты забыл наши законы, без одобрения Старейшин никто не может ввести в род новую сестру или брата. За то, что ты путался с кем-то, и наградил ее ребенком, ответишь перед Советом. Но я говорю тебе сразу, эти выблядки и их мать никогда не войдут в наш род!