Книга Древняя Греция - Владимир Миронов

А. Дюрер. Всадники Апокалипсиса. 1498 г.

Правда, они сделались обладателями немалых богатств. Он говорил воинам, что еще царь Филипп застал их нищими бродягами, одетыми в кожухи, которые пасли по нескольку овец в горах. Македонцы еще не так давно и сами боялись варваров, прежде уводивших их и их семьи в плен и уносивших все их добро. Александр увел их из этой бедной страны, которая уже не могла прокормить, распахнул перед ними дорогу в иной обильный и богатый мир – Иония, Эллада, Фригия, Лидия, Милет, Палестина, Междуречье, Индия, Парфия. Богатства Египта и Кирены, лидийцев, персов – теперь к их услугам. Из диких полурабов они превратились в сатрапов и стратегов, в богатых людей. Они стали, по сути дела, его «родственниками», его «семьей». Отслуживших он щедро наградил и отправил на родину, в Македонию (10 тысяч). Все это так. Но более точной представляется оценка, которую дал ему древнегреческий историк Феопомп (IV в. до н.э.), ученик Исократа и автор истории Греции, истории македонского царя Филиппа и его эпохи. В обвинительной речи против царя Филиппа и его друзей он дал им характеристику, которая подошла бы Александру Македонскому и сообщникам: «Мужеубийцами были они по натуре, мужеблудниками стали по образу жизни. Они назывались сообщниками, а были соложниками». Добавим, что воины Александра стали к тому же и заложниками его безумств. Хотя тот же Феопомп, называя ближайших соратников Филиппа не гетайрами, а гетерами (ибо они – «не воины, но подонки, по натуре злодеи, по привычкам блудодеи», предпочитающие пьянство, стремящиеся вместо порядка к грабежам и убийствам), все же отметил те немалые привилегии, которые они получили от своего царя. Феопомп писал о македонцах: «Владея большою частью Европы, они пренебрегали тем, что есть, и гнались за тем, чего у них не было. В это время гетайров было не более восьмисот, но земельных доходов они получали не менее, чем десять тысяч эллинов в обширной и плодородной местности».

П. Пюже. Александр Македонский и Диоген. 1692 г.

Награды и богатства хороши, когда их обладатели могут ими воспользоваться с пользой и удовольствием для себя. Вскоре стало ясно, что даже такой великий полководец, как Александр, не может того, что не под силу смертным. Ему удалось победить войска противников, но не под силу, оказалось, одолеть все превратности судьбы и чуждой природы. Жаркое испепеляющее солнце, проливные тропические дожди, непроходимые девственные леса, змеи, скорпионы, непривычная пища, бесчисленные болезни, да и тоска по родине, что действует сильнее вражеского оружия, – все это подрывало мощь его армии. Болели и ныли старые раны. Воины хотели вернуться домой, совершенно этого не скрывая. И кому нужны богатства, полученные в сражениях, если ими нельзя будет воспользоваться.

Конечно, Александр бесспорно был мужественным воином. Подтверждение тому – его тело воина, все покрытое шрамами и рубцами… При переходе через Граник его шлем раскололся от удара меча, который чуть не рассек его голову; в Газе дротик пронзил ему плечо; в Марканде стрела раздробила ему ногу так, что кость торчала наружу; в Гиркании пущенный камень с такой силой поразил его в затылок, что он почти потерял зрение; в Маллах стрела в два локтя длиной прошла сквозь его грудь. Его воинские подвиги таковы, что позволяли сравнивать его с Гераклом. В мужестве ему не откажешь. Однако был ли победоносный царь и правителем-философом? Можем ли мы согласиться с позицией Плутарха, видевшего в нем в первую очередь «ученика Аристотеля»? Иные ответят на вопрос утвердительно. Разве Александр, питавший глубокую привязанность к Аристотелю, не выделял философа Анаксарха, учившегося у Демокрита?! Разве он щедро не одаривал Пиррона и Ксенократа, друга Платона?! Разве не почитал киника Диогена, а его ученика Онесикрита не сделал навархом?! Бесспорно, царь ценил и уважал людей науки. Но Диоген, что будто бы сказал ему, когда он попросил исполнить любое его желание: «Не заслоняй солнца», был прав: он не мог стать солнцем философии. Философия и массовое убийство – это, согласитесь, все же разные категории.

Персидский сатрап Карии – Мавсол (377—353 гг. до н.э.)

Хотя говорят, что, мол, в отличие от Платона, создавшего умозрительный строй, идеальный строй, так никогда и не воплощенный, Александр все же построил нечто реально существующее – основал посреди варварского мира 70 городов, посеял там семена греческих законов. К тому же «Законы» Платона мало кто и читал, тогда как вот законодательством Александра имели возможность воспользоваться тысячи и сотни тысяч людей. Он попытался воплотить идею стоика Зенона, выдвинувшего мысль о едином человеческом обществе. Будто бы целью его походов (утверждают сторонники и наследники Александра) была попытка соединить персов и греков, эллинство и Восток, Европу и Азию. В подтверждение они говорят о тех одеждах и привычках, что он обрел во время завоевательных походов (усваивая образы жизни, костюмы, нравы покоренных народов). Он даже попытался переженить чуть ли не все нации. Н. Панин пишет: «За этими как будто внешними атрибутами скрывалась идея о равенстве всех народов, о единой слаженной общности, где нет различия между победителями и побежденными, но все соединяют свои жизни, обычаи, нравы, семьи как в одной дружеской чаше. Доблесть Александра как раз и заключалась в том, чтобы воплотить философию в жизнь, взвалив на себя ношу, достойную не просто царя, но бога, а именно – собрать все народы в один мир, некий единый космос, связанный общностью власти и обычаев». Все это звучит довольно красиво, но мы все же склонны считать, что влечение к философии и науке были скорее изящной оправой в венце тирана, каковым и был Александр Македонский.

Александр – это политик-прагматик. Поставив перед собой цель стать мировым гегемоном, великим императором всех покоренных им народов, он должен был менять стратегию, тактику и идеологию. Отсюда и известные перемены в системе управления, в войсках, нравах и одеждах. Македония не могла одна вынести бремя всемирной власти. Поэтому Александр и делает ставку на греческих и азиатских наемников, создав прообраз вооруженных сил Организации Объединенных Наций. Все указывало на то, что «азиатизация» не только войска Александра, но и его системы управления были предприняты им отнюдь не в силу каких-то глупых заблуждений или тем более религиозных мотивов, но сугубо в прагматических целях. У него просто не оставалось иного выхода. Как справедливо подчеркивают, уже во время захвата Милета царь счел разумным взять к себе на службу греческих наемников (напомним, что их приглашали все без исключения властители). А уж после вторжения в Азию, удаления от европейского мира нужда в воинах, которые были бы знакомы с местными условиями, еще более возросла, и возросла стократ.

Царь Мидас и его гробница