Книга Бастард де Молеон - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дитя! — возразил Мотриль. — Разве он пользуется какой-либо властью среди своих? Он простой рыцарь, и над ним стоят офицеры, маршалы, коннетабль, король! Я согласен, что он хочет простить, но другие безжалостны, они не пощадят нас!
— И меня тоже? — воскликнула девушка в порыве эгоизма, которого она не смогла сдержать; возглас Аиссы раскрыл перед мавром душу девушки, опасную для него глубину этой души, и доказал необходимость быстрого решения.
— Вас не убьют, вы красивая и привлекательная девушка, — ответил Мотриль. — Эти офицеры, маршалы, коннетабль, король простят вас, надеясь заслужить вашу улыбку или какую-нибудь еще более приятную награду! О, они мужчины галантные, эти французы и испанцы! — с грустной улыбкой прибавил он. — Я им не нужен! Я ведь для них опасный человек, они пожертвуют мной…
— А я повторяю, что с нами Аженор, который защитит мою честь ценой своей жизни.
— А если он погибнет, что будет с вами?
— Моим спасением станет смерть…
— Ну нет! Я смотрю на смерть с меньшей покорностью, чем вы, Аисса, потому что я ближе к ней.
— Клянусь, я спасу вас.
— Чем вы клянетесь?
— Своей жизнью… Кстати, вы ошибаетесь, я повторяю вам это, Мотриль, насчет того влияния, которым может пользоваться Аженор. Король его любит, он хороший слуга коннетабля, ему доверили важную миссию в Сории, вы знаете…
— Да, и вам тоже, по-моему, это известно, — сказал мавр, бросив на нее взгляд, исполненный угрюмой ревности.
Аисса покраснела от стыда и страха, вспомнив, что для нее Сория была именем ее любви и несказанных наслаждений. И продолжала:
— Поэтому мой рыцарь спасет нас. Если потребуется, я поставлю перед ним это условие.
— Послушайте же меня, дитя! — вскричал Мотриль, раздраженный этим упрямством влюбленной, которое мешало ему осуществить все то, что он задумал. — Аженор нисколько не способен спасти нас с вами, хотя он и приходил сюда только что…
— Приходил! — воскликнула Аисса. — И вы не сказали мне об этом…
— Я не хотел, чтобы все видели вашу любовь… Вы забываете о своем достоинстве, девушка! Он приходил, говорю я, умолять меня найти способ избавить вас от бесчинств христиан. Такой ценой он обещал защитить меня.
— Каких бесчинств? Они хотят опозорить меня, которая станет христианкой?!
Мотриль хотел закричать на нее, но повелительная необходимость заставила его приглушить яростный окрик.
— Как же мне быть? — спросил Мотриль. — Посоветуйте мне, время не ждет. Сегодня вечером крепость будет сдана христианам, сегодня вечером я буду мертв, а вы станете принадлежать командирам неверных как часть добычи.
— Но что на самом деле сказал Аженор?
— Он предложил ужасный способ, который подтвердит вам, насколько велика опасность.
— Способ спастись?
— Да, бежать.
— Каким образом?
— Посмотрите в окно. Вы видите, что монтьельская скала с этой стороны очень крутая, неприступная и ведет на дно глубокого оврага, так что ставить охрану в этом месте ни к чему, ибо только птицы, летая, и ужи, ползая, могут спуститься или подняться по этим скалам. Впрочем, с тех пор как французы перестали охотиться за доном Педро, они совсем сняли здесь часовых.
Аисса с испугом устремила взгляд в эту пропасть, которая зияла в надвигающихся сумерках как черная дыра.
— Что же делать?
— Как что? Француз посоветовал мне привязать веревку к решетке окна, сбросив ее конец в овраг… Так мы хотели сделать это для дона Педро, и он выбрался бы отсюда, если бы смог найти внизу коня… Француз посоветовал мне, взяв вас на руки, обвязаться веревкой и спуститься в овраг в тот момент, когда армия христиан будет занята у ворот замка, принимая гарнизон, который выйдет к ним без оружия в восемь часов вечера.
Аисса — глаза у нее горели, губы дрожали — выслушала мавра и снова подошла к окну взглянуть в зияющую бездну.
— Неужели Аженор дал вам такой совет? — спросила она.
— Когда мы спустимся, прибавил он, он будет ждать нас и облегчит наше бегство, — ответил Мотриль.
— Как? Он покинет нас… оставит меня наедине с вами! Мотриль побледнел.
— Вовсе нет, — сказал он. — Видите, на той стороне оврага пасутся в поле лошади.
— Да, да, вижу.
— Француз наполовину уже сдержал свое обещание. Он прислал нам лошадей… Сколько их, Аисса?
— Три.
— Ну а сколько же тогда будет беглецов?
— О да! Поняла! — воскликнула Аисса. — Вы, я и он! Благодарю вас, Мотриль! Вы знаете, я готова броситься в огненную пропасть, лишь бы бежать вместе с ним… Мы уедем.
— А вы не побоитесь?
— Нет, ведь меня ждет он!
— Поэтому будьте наготове, как только барабаны и трубы возвестят о начале вывода гарнизона…
— А где веревка?
— У меня. Она выдержит груз в три раза больший, чем мы с вами, а ее длину я промерил, опустив в овраг бечевку со свинцовым грузилом. Вы будете храброй и сильной, Аисса?
— Для меня это будет поездкой на свадебный пир с моим рыцарем, — ответила охваченная радостью девушка.
На замок Монтель опустился темный и холодный вечер, который, словно мокрый саван, окутал все вокруг, смазал все краски.
В половине девятого трубачи сыграли сигнал, и можно было видеть, как вереница горящих факелов медленно потянулась по крутой каменистой дорожке, выводящей к главным воротам.
Солдаты и офицеры гарнизона появлялись один за другим, сдавая оружие; перед насыпным валом их благожелательно встречали коннетабль и командиры христиан, следившие, как люди выходили из крепости и выносили поклажу.
Вдруг Мюзарона осенила одна мысль; подойдя к своему господину, он зашептал:
— У проклятого мавра есть казна, он способен выбросить сокровища в пропасть, чтобы они нам не достались. Я обойду вокруг замка, ведь я все вижу в темноте, как кошка, хотя для меня не слишком большое удовольствие смотреть, как сдаются в плен эти трусливые испанцы.
— Ступай, — согласился Аженор. — Есть сокровище, которое Мотриль в пропасть не бросит, и оно мне дороже всего на земле! Его-то я и поджидаю у этих ворот и захвачу тотчас, как оно появится.
— Ну что ж! Поглядим! — недоверчиво проворчал Мюзарон, который спустился в заросший вереском ров и исчез.
Из замка продолжали выходить солдаты; за ними пошла кавалерия: две сотни лошадей было трудно свести вниз по обрывистым тропам Монтеля.
Сердце Молеона сгорало от нетерпения. Роковое предчувствие, словно острие копья, пронзило его мозг.