Книга Великий Тёс - Олег Слободчиков

— Не быстрей, так легче! — с обидой хлюпнул носом Дружинка. — Говорил же!

Вдоль берега, под высокими горами, они шли еще день. Наконец хребет стал ниже и отступил ото льда. Люди, бывшие на Селенге в прошлом году, начинали узнавать застывшие протоки и длинные, узкие острова, гадали, те ли это места, спорили, на какую из многочисленных проток их выбросило в прошлом году.

Переночевал отряд на острове в сухом осиннике. Утром сын боярский выслал вперед ертаулов, чтобы узнали, где зимуют браты шертовавших им родов. Те вернулись к вечеру, никаких людей не встретили. Другим утром половина отряда разошлась искать станы.

С радостной вестью вернулся Федька Говорин: он нашел братов в стороне от реки, в долине у гор.

— Скопом живут! Десять юрт в долине, — стал бойко рассказывать, как подойти к их стану.

— Послов отправим? — засомневался сын боярский. — Или все разом пойдем? Вещует сердце — не дадут нам ясак добром!

После перехода по льдам его люди успели отдохнуть и отъесться. Пора было приниматься за дело, ради которого тащились от самого Братского острога. На рассвете, помолясь Господу, казаки вышли всем отрядом с пятью нартами и с бабой.

Евдокия-свистунья только обещала потепление. При крепком морозе ярко сияло солнце, распушив перья, скаредно тараторили сороки и носились над идущими.

До слез печаля Оську, Пелагия едва переставляла ноги, стонала и охала, в голос молилась, прощаясь с многогрешной жизнью. Казаки шикали на нее, чтобы не гневила Бога и не пугала весны. Она же плелась в конце обоза, держалась за нарты, смахивала слезы и хлюпала носом.

С братского стана отряд был замечен за три-четыре полета стрелы. Казаки не услышали даже лая собак. Из долины с желтой заснеженной травой навстречу им выехали до полусотни всадников с луками и пиками. Казаки поставили нарты поперек их пути и взялись за ружья. Иван Похабов повесил на один бок саблю, на другой — патронную сумку, перепоясал их шебалташем, начальственно приосанился, выходя вперед.

Всадники пристально разглядывали пришельцев. Сын боярский с толмачом сделали к ним десяток шагов, остановились.

— Не узнаю прошлогоднего князца и его людей! — проворчал Иван. — У тебя глаза острей, моложе. Гляди!

— То ли те, то ли не те? — замялся Мартынка, напуская на себя важный вид. Вздувая жилы на шее, стал говорить жалованное государево слово, напомнил, что прошлый год здешние мужики клялись дать ясак за два года разом.

Всадники в лучших одеждах на хороших конях переглянулись, заспорили между собой. Дородный молодец в пышной шапке из рыжих лис, постегивая горячего конька, поднял его на дыбы, развернул на месте. Выгибая шею дугой, прядая ушами и перебирая копытами, жеребец неохотно, боком, придвинулся к послам. Князец приподнялся в стременах, выдернул из-под себя кусок вышарканной волчьей шкуры, бросил ее к ногам сына боярского.

— Абатты!100

Дружинка дал залп из десяти стволов. Пелагия пронзительно завизжала. Испуганно заржали кони. Оська Гора, услышав вопли Меченки, разъярился, выскочил из Федькиного ряда, схватил за хвост того самого жеребца, который подъезжал к Похабову, и повалил его на землю вместе с всадником.

Браты отхлынули, не вступая в бой, неспешно, рысью, откатились в обратную сторону, к стану. В руках казаков остался только мужик в лисьей шапке и его конь.

— Вернутся! — хмуро взглянул на пленного сын боярский. — Засеку надо валить!

И сидели казаки в засеке три дня. Ветер доносил до них запах дыма с братского стана, приглушенный лай собак. Похабов раз и другой посылал ертаулов посмотреть, чем заняты селенгинцы. Те возвращались, говорили, что видели: возле юрт мужиков до ста. Жгут костры, пируют, бегают с места на место, валят и тешут деревья.

Пелагия целыми днями сидела возле огня в тяжелом тулупе ясыря, шмыгала носом, печально глядела на угли. Со слезами и стонами беспрестанно молилась. Оська, под насмешки товарищей, шил ей душегрею из лисьей шапки. Его ясырь с толстой черной косой подрагивал от стужи в шубейке Меченки, которую с треском натянул на широкие плечи.

На вопросы толмача он отвечал кратко и презрительно. Грозил, что всех казаков скоро перебьют. О ясаке и о прежних обещаниях ничего вразумительного не говорил. Казаки спорили и сомневались: этих ли братов приводили они к присяге?

Похабов угрюмо сидел у костра, думал. Грешные помыслы томили его душу. В краю, где по прежним своим молитвам он был первым, почувствовал вдруг, как все это ему надоело: ясак, ясыри, засеки, воинские стычки. Лежать бы на печи рядом с Савиной, слушать, как весенний ветерок перебирает дранье крыши, как чирикают пташки.

Он тряхнул головой, отмахиваясь от соблазнов. С горькой усмешкой подумал: «Вот она, старость! Не обходит стороной».

На другой день около полудня со стана донесся шум. Вместо конных мужиков, которых ждали, из пади выползали щиты из бревен, поставленные на полозья.

— Вот ведь, исхитрились! — удивленно прорычал сын боярский, сбивая шапку на ухо.

Он велел подпустить идущих на выстрел. Щиты двигались медленно, скрипели тяжелыми полозьями по камням и сухой траве. Мужики толкали их плечами, продвигали, подсовывая под них концы пик вместо рычагов. За каждым щитом укрывалось до трех десятков воинов. Замыкающие шли пригнувшись, с луками в руках. Едва они приблизились на выстрел, начали осыпать засеку стрелами.

Прогремел залп из десятка стволов. Со щитов полетела щепа, но они даже не приостановились.

— На саблю брать придется! — крикнул Похабов десятским.

До засеки оставалось шагов двадцать. Из-за щитов так часто осыпали стрелами, что не давали высунуть голов из укрытия. По знаку атамана Дру-жинка со своими казаками дал другой залп. В тот же миг два десятка казаков и охочих выскочили из засеки с саблями и топорами.

Селенгинцы усвоили казачьи уроки. По их повадкам можно было понять, что это они нападали на засеку в прошлом году. Воины не бросались на казаков поодиночке, но, выставив пики, ощетинились отточенным железом. За ними лучники толкались между собой и мешали друг другу стрелять. Некоторые из них взбирались на щиты.

В выставленные пики с визгом врезался Федька Говорин с саблей в одной руке и топором в другой. Он провернулся юлой, сломал строй, оказавшись в середине вражеской толпы. Копейщики вынуждены были бросить пики, схватились за сабли, ножи и дубины.

Порядок был разрушен. Непривычные к пешему бою, кочевники замешкались, стали озираться, боясь ударов со спины. С десяток лучников отпрянуло к стану. За ними побежали другие.

— Вяжи лучших мужиков! — кричал Похабов, размахивая саблей. Бил с пощадой, без злобы, стараясь не убивать и не увечить. Чтобы не впасть в ярость, не сбиться в дыхании, сипло в голос читал псалом «Живый в помощи».

Десятка полтора раненых и сбитых с ног мужиков ползало возле щитов. Столько же было связано. Остальные неспешно убегали, подстрекая казаков к погоне.