Книга Карта неба - Феликс Х. Пальма

— И получилось? — полюбопытствовал юноша, выведя Уэллса из состояния задумчивости.

— Что?

— Стать писателем. Получилось?

Уэллс немного помедлил, обдумывая ответ.

— Нет, я всего лишь скромный аптекарь, — пожаловался он. — И живу самой обычной жизнью. Потому-то я и решился дать тебе этот совет, парень, что знаю: нет ничего ужаснее, чем жить жизнью, которая тебе не нравится. Если ты считаешь, что у тебя есть что дать миру, стремись к этому всеми твоими силами. Иначе в конце концов превратишься в печального и угрюмого аптекаря, что грезит наяву, сочиняя истории, которые никогда не напишет.

— Сочувствую вам, — сказал юноша, не дав себе труда хотя бы изобразить на лице огорчение. Потом немного помолчал и смущенно добавил: — Можно спросить вас, почему вы в таком случае не покончили жизнь самоубийством?

Вопрос удивил Уэллса, хотя вроде бы и не должен был, поскольку был всего лишь ранним проявлением его собственного прагматизма: если очевидно, что все варианты исчерпаны, то зачем влачить столь неприглядное существование?

— Ну, в общем… — задумался он. — Я живу благодаря книгам.

— Благодаря книгам?

— Да, чтение — единственное, что приносит мне удовольствие, а сколько еще книг не прочитано… Только для этого и стоит жить. Книги делают меня счастливым, помогают забыть о действительности. — Уэллс обвел взглядом успокоившуюся водную гладь и улыбнулся. — Писатели выполняют чрезвычайно важную работу: заставляют мечтать остальных, тех, кто неспособен мечтать самостоятельно. А мечтать необходимо всем на свете. Так может ли быть работа важнее этой?

Уэллс замолчал, немного сконфуженный назидательными нотками, которые прозвучали в его словах, хотя, с другой стороны, они, по-видимому, не произвели большого впечатления на юношу. По презрительной усмешке, заигравшей на его губах, Уэллс догадался, что его собеседник перебирает про себя множество вещей, куда более полезных для общества, чем книги, хотя не решается вступить в открытый спор. А может, ему просто все равно, что думает незнакомец. Юноша поднял с земли небольшой камень и швырнул его в воду, словно давая этим понять Уэллсу, что, с его точки зрения, этот странный разговор несколько затянулся. Только теперь писатель обратил внимание на небольшую повязку возле его подбородка, которая раньше была ему не видна.

— Что с тобой приключилось? — спросил он, указывая на нее.

— Упал с лестницы утром, когда перетаскивал рулоны кретона. Иной раз я нагружаю на себя больше, чем надо, чтобы поскорее с этим покончить, но сегодня явно перестарался, — ответил юноша с несколько отсутствующим видом. — Боюсь, что останется ужасный шрам.

Уэллс порылся в памяти, пытаясь отыскать в ней это падение, но безуспешно. Хотя в любом случае было очевидно, что никакого шрама не останется по той простой причине, что его лицо под густой бородой было совершенно гладким.

— Я бы не слишком волновался из-за этого, — успокоил он юношу. — Уверен, рана не настолько серьезна, как кажется.

Юноша равнодушно улыбнулся, как будто в глубине души ему было все равно, и Уэллс решил, что настал момент направить разговор в сторону действительной причины, побудившей его вступить в диалог с самим собой.

— Хочешь, расскажу, какую последнюю историю я сочинил? — беспечным тоном предложил он.

Юноша мрачно пожал плечами, словно это тоже его не слишком интересовало, и писатель сделал над собой усилие, чтобы проглотить обиду. Стараясь выглядеть беззаботным, он сказал, указывая на звездное небо, раскинувшееся у них над головами:

— Взгляни на звезды, парень. Ты когда-нибудь думал о том, что, возможно, некоторые из миллионов миров, существующих во Вселенной, обитаемы, что там есть жизнь?

— Нет… Да… Не знаю… — торопливо забормотал юноша.

— А я думал. Например, на Марсе, соседствующем с нашей планетой, чтобы далеко не ходить. Ты знаешь, что итальянский астроном Скиапарелли обнаружил на поверхности Марса сложную сеть каналов бесспорно искусственного происхождения?

Уэллс знал, каким будет ответ, и поэтому не удивился, когда юноша кивнул, немного заинтригованный.

— Так вот, вообрази, что марсиане существуют и что их наука сильно превосходит нашу. Представь себе также, что их планета погибает, потому что за долгое время своего существования марсиане истощили все ее ресурсы. Это поставило их перед выбором: либо они срочно переселяются на другую планету, либо их раса вымрет. Наиболее благоприятные для них условия существуют на Земле, и они решают ее захватить.

— Жуткая история… — проговорил юноша, и в глазах его мелькнул неподдельный интерес. — Продолжайте.

Уэллс улыбнулся, довольный, что завладел его вниманием. Он знал, что подобная история способна увлечь его и в пятнадцатилетием возрасте, и тогда, когда он станет стариком. Прочитав сотни романов, он обнаружил, что только те из них, в которых содержался некий фантастический элемент, были способны вызвать в его мозгу вспышку неизъяснимого наслаждения, сравнимую разве что с оргазмом. Он не ведал, почему остальные книги не вызывали у него такого ощущения, и не понимал, почему оно незнакомо многим людям. Все это привело Уэллса к мысли о том, что его тяга к фантастическому обусловлена какой-то биологической причиной, однако современная ему наука не была настолько передовой, чтобы позволить себе терять время на ковыряние в мозгу человека с целью объяснить тайну его страстей.

— Представь себе, что марсиане прибыли на Землю, — продолжал он, заметив нетерпение юноши, — преодолев шестьдесят миллионов километров бездонной тьмы, разделяющих нас, в особых цилиндрах, запущенных с их планеты из мощного орудия, и как только оказались здесь, сразу же построили боевые машины, разрушившие наши города. Вообрази зловещие треножники на длинных и тонких ногах высотой двадцать и более метров, которые сметали деревья, дома и все, что попадалось на их пути, а из их верхней части бил своего рода тепловой луч, позволявший им одерживать легкую победу над любой земной армией. С такими машинами марсиане могли завоевать нас в считанные недели, даже дни.

— Хотелось бы прочесть эту историю, — робко, но твердо признался юноша.

— Дарю тебе идею, — радостно сообщил Уэллс. — Можешь изложить ее на бумаге, когда захочешь. Тогда и я смогу это прочесть.

Юноша покачал головой и застенчиво улыбнулся.

— Боюсь, я не слишком люблю писать, — извиняющимся тоном проговорил он.

— Возможно, со временем полюбишь, — успокоил Уэллс. — Как знать? А вдруг такова твоя судьба, парень: стать писателем. Как тебя зовут?

— Герберт Джордж Уэллс, — ответил юноша. — Слишком длинное имя для писателя.

— Ты всегда сможешь сократить его. — Уэллс дружески улыбнулся и протянул ему руку. — Рад был познакомиться с тобой, Джордж.

— Я тоже, — ответил тот и в свою очередь протянул руку.

Стоя на набережной Саутси, за которой начиналась черная водная гладь, человек обменялся рукопожатием с самим собой, и при этом Вселенная не взорвалась и не сигнализировала каким-нибудь иным способом об аномалии. Уэллс почувствовал тепло собственной руки на своей же ладони, наклонив голову, простился с собой и зашагал прочь. Но, сделав несколько шагов, вернулся к юноше.