Книга Тигана - Гай Гэвриэл Кей

В тот вечер клиенты, наслаждавшиеся вдохновенным исполнением тенором баллад Чертандо и отбивающие ритм на стойке бара, были грубо прерваны, когда входная дверь распахнулась и впустила новую, довольно большую группу посетителей. Ничего особенного в этом не было, разумеется. Но тут певец прервал балладу на середине припева и с приветственными криками устремился к вошедшим, второй музыкант быстро положил свирель и спрыгнул со сцены, а арфист отставил арфу и тоже последовал за ними, хоть и с меньшей поспешностью. Энтузиазм их объятий мог дать повод к циничным выводам относительно характера отношений между встретившимися мужчинами, учитывая, как с этим обстояло дело в Сенцио, если бы в новой компании не было двух очень красивых девушек. Одна была с коротко стриженными рыжими волосами, а другая с волосами цвета воронова крыла. Даже арфист, мрачный, неулыбчивый человек, был почти против воли втянут в этот круг. Его прижал к своей костлявой груди похожий на труп наемник из Кардуна, возвышавшийся над всеми остальными.

А через секунду произошла еще одна встреча. Она произвела совсем другое впечатление на собравшихся и даже приглушила возбуждение здоровающихся музыкантов. Встал еще один человек и почтительно подошел к пятерым только что вошедшим людям. Те, кто смотрел внимательно, заметил, что у него дрожат руки.

— Баэрд? — спросил он.

На мгновение воцарилось молчание. Затем человек, к которому он обратился, сказал «Наддо?» таким тоном, который могли интерпретировать даже самые невинные жители Сенцио. И все сомнения исчезли, когда эти двое мужчин обнялись.

Они даже заплакали.

Многие мужчины, разглядывавшие двух женщин с откровенным восхищением, решили, что их шансы на беседу и, кто знает, на что еще, возможно, выше, чем кажется на первый взгляд, если все мужчины из новой компании такие же, как эти двое.

Алаис после Тригии жила в постоянном возбуждении, из-за которого ее бледные щеки почти всегда горели румянцем, и она сама не подозревала, какую тонкую красоту это ей придавало. Теперь она знала, почему ей было позволено поехать с отцом.

С того момента, когда шлюпка «Морской Девы» вернулась на корабль в залитой лунным светом гавани Тригии и доставила ее отца, Катриану и еще двух человек, которых они поехали встречать, Алаис поняла, что здесь речь идет о чувстве, большем, чем дружба.

Потом темнокожий мужчина из Карду окинул ее оценивающим взглядом и посмотрел на Ровиго с насмешливым выражением на морщинистом лице, а ее отец, поколебавшись всего мгновение, сказал ему, кто она такая. А потом тихим голосом, но с восхитительным доверием к ней, он объяснил, что эти люди, его новые партнеры, на самом деле делают здесь и чем он тайно занимался вместе с ними уже много лет.

Оказалось, что их встреча на дороге у дома с тремя музыкантами прошлой осенью, во время Праздника Виноградной Лозы, не была простым совпадением.

Напряженно прислушиваясь, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одного вытекающего из него смысла, Алаис оценивала свою реакцию и безмерно радовалась, обнаружив, что не боится. Голос и манеры отца имели к этому непосредственное отношение. И тот простой факт, что он ей все это доверил.

Но другой человек — они называли его Баэрд — сказал Ровиго:

— Если ты действительно решил отправиться с нами в Сенцио, то нам надо найти на побережье место, где можно высадить твою дочь.

— А почему? — быстро спросила Алаис прежде, чем Ровиго успел ответить. Она почувствовала, как заливается краской, когда все посмотрели на нее. Они находились внизу, под палубой, в тесной каюте отца.

Глаза Баэрда при свечах казались совсем черными. На вид он был очень жестким, даже опасным человеком, но в его голосе звучали добрые нотки, когда он ответил:

— Потому что я не люблю подвергать людей ненужному риску. То, что мы собираемся делать, опасно. У нас есть причины подвергать себя этой опасности, и помощь твоего отца и его людей, коль он им доверяет, для нас очень важна. Но если поедешь ты, это будет ненужный риск. Звучит разумно?

Алаис заставила себя сохранять спокойствие.

— Только в том случае, если вы считаете меня ребенком, неспособным внести свой вклад. Мне столько же лет, сколько Катриане, и теперь я понимаю, как мне кажется, что здесь происходит. Что вы пытаетесь сделать. Могу лишь сказать, что не меньше вашего стремлюсь к свободе.

— В этом есть доля правды. Мне кажется, она должна поехать с нами. — Примечательно, что это сказала Катриана. — Баэрд, если и правда наступает решающий час, у нас нет права отказывать людям, которые чувствуют так же, как и мы. Нет права решать за них, чтобы они забились в свои дома и ждали, станут ли рабами или нет, когда закончится лето.

Баэрд долго смотрел на Катриану, но ничего не ответил. Потом повернулся к Ровиго и махнул рукой, уступая. Алаис могла разглядеть на лице отца, как тревога и любовь боролись с гордостью за нее. А потом при свете свечей она увидела, что его внутренняя битва закончилась.

— Если мы выберемся из этого живыми, — сказал Ровиго д'Астибар своей дочери, своей жизни, своей радости, — твоя мать меня убьет. Ты это знаешь, не так ли?

— Мы постараемся тебя защитить, — торжественно пообещала Алаис, хотя сердце у нее учащенно билось.

Это все их разговор у борта корабля, Алаис знала. Точно знала. Они тогда вдвоем смотрели на скалы после шторма в лунном свете.

«Я не знаю, что это, — сказала она тогда, — но мне нужно больше».

«Я знаю, — ответил ее отец. — Я это знаю. Если я смогу дать тебе это, оно будет твоим. Мир и звезды Эанны — все будет твоим».

Именно из-за этого, потому что он ее любил и говорил серьезно, он позволил ей поехать с ними туда, где мир, который они знали, будет положен на чашу весов.

Из этого путешествия в Сенцио она особенно запомнила две вещи. Однажды утром они вместе с Катрианой стояли у поручней, а корабль плыл на север вдоль побережья Астибара. Одна крохотная деревушка, потом еще одна, и еще одна, крыши домов ярко блестят на солнце, маленькие рыбачьи лодки скачут на волнах между «Морской Девой» и берегом.

— Вон там мой дом, — внезапно сказала Катриана, нарушив молчание. Она говорила так тихо, что только Алаис ее услышала. — А та лодка с голубым парусом принадлежит моему отцу. — Ее голос звучал странно, нереально, словно не имел отношения к смыслу ее слов.

— Тогда мы должны остановиться! — настойчиво зашептала Алаис. — Я скажу отцу! Он…

Катриана положила ладонь на ее плечо:

— Еще рано. Я пока не могу с ним встретиться. Потом. После Сенцио. Может быть.

Это было одно воспоминание. Второе, совершенно другое, было о том, как они огибали северную оконечность острова Фарсаро рано утром и увидели корабли Играта и Западной Ладони, стоящие на якоре в гавани. В ожидании войны. Вот тогда она испугалась, так как реальный смысл того, к чему они плыли, дошел до нее при виде этого зрелища, одновременно яркого, многоцветного и мрачного, как серая смерть. Но она взглянула на Катриану, на своего отца, а затем на старого герцога. Сандре, который теперь называл себя Томазом, и на их лицах тоже увидела тени сомнения и тревоги. Только у Баэрда, внимательно считавшего корабли, было на лице другое выражение.