Книга Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд

мучений. Я не видел ее год, в последний раз мы ездили к ней, когда жили у мамы, мы сидели с Боргхильд на веранде и расспрашивали о жизни на хуторе в былые времена. Все ее рассказы я записал в блокнот, ее воспоминания были для меня историей. Тот мир казался мне непостижимо иным по сравнению с нынешним. Боргхильд успела пожить в обоих, но ее больше нет, и я слышал по голосу, как мама расстроена. Мы договорились, что я приеду на похороны. Тонья отпроситься с работы не могла, я собрал чемодан накануне вечером, с утра принял душ, позавтракал и собрался на автовокзал, когда зазвонил телефон. Это был Ингве. Он сказал, что умер папа.

* * *

Спустя четыре дня я вышел из часовни в Кристиансанне, во второй раз попрощавшись с папой или тем, что когда-то было им, а сейчас превратилось в тело с его чертами. Светлое небо затянула мгла. По улице передо мной потоком двигались автомобили. От папиного вида я пришел в ужас, особенно от того, как он успел измениться за те дни, пока мы не виделись. Лицо пожелтело и словно обвисло. Его тянула земля, влекла к себе с невероятной силой. Я прошел по пешеходному мостику над улицей, подо мной скользили машины, гул моторов словно отдавался внутри, я закурил и посмотрел на крыши зданий передо мной. Они что-то говорили самим своим присутствием, нечто нечеловеческое, нечто неживое, и тем не менее это было высказывание. Дом на противоположной стороне улицы, выстроенный примерно в тридцатых, говорил что-то иное, и так по всему городу, по всем городам. Ухмыляющиеся рты под небом, из которых выходят и в которые входят люди.

Откуда столько крови?

Когда мы пришли в первый раз взглянуть на папино тело, похоронный агент предупредил, что папа весь в крови, – так и сказал, – и добавил, что выглядит это жутковато. Тело, разумеется, обмыли, однако полностью убрать кровь не смогли, она будто въелась в кожу. И нос у него был сломан. Но в гостиной, где его нашли, никакой крови не было. Может, из-за сильной боли он вскочил, упал, например на камин, сломал нос и заполз в кресло, где его и нашли? Или он сломал нос днем ранее, когда ходил в город? Или как раз из-за этого перелома и кровопотери сердце и остановилось?

Но куда девалась кровь?

Я решил на следующий день позвонить врачу и узнать, что именно произошло, когда папу нашли.

Вернувшись, я увидел, что бабушка сидит на кухне. Лицо ее на миг озарила радость: сидеть в одиночестве ей не хотелось, ни секунды, каждый раз, когда мы с Ингве уходили, она шла за нами. Я поставил на плиту кофейник, пошел в гостиную и позвонил Ингве, но сперва прикрыл дверь к бабушке.

– Ты с врачом говорил? – спросил он.

– Нет еще. Собирался завтра поговорить.

– Хорошо, – сказал он. – Как там вообще дела?

– Я сегодня скосил почти всю траву в саду. Или сено. Не знаю, как это правильно назвать. А завтра хочу прибраться.

– А со священником что?

– Точно! Я разберусь. Позвоню тебе потом. Но, по-моему, похоронное бюро с ним уже связалось.

– Это да. Но саму церемонию необходимо обсудить. Ему надо будет что-то сказать про папу, вот ты и расскажешь, что именно.

– А что мне рассказать?

– Просто вкратце про его жизнь. Учитель на Трумёйе, принимал участие в местной политике, филателист. Двое детей от первого брака, один от второго. Хобби… Какие, кстати?

Я беззвучно плакал.

– Рыбалка, – подсказал я, – он любил рыбалку.

Мы помолчали.

– А… как думаешь, мне надо что-то говорить про последние годы? – спросил я.

– Напрямую, наверное, нет.

– Что ему пришлось тяжело?

– Да. Этого, пожалуй, и хватит.

– Как же хочется, чтоб все побыстрей закончилось.

– Понимаю. Мне тоже.

– Ты когда приедешь?

– Скорее всего, в день похорон. Или накануне вечером.

– Ладно. Но я тебе завтра все равно позвоню.

– Давай, звони.

– Пока.

– Пока.

К вечеру тучи разошлись, низкое солнце озарило оранжевым светом город, а тем временем по земле к нему медленно подкрадывались сумерки, они поднялись и заполнили все пространство до небес, последнего оплота света, где и повисли, синие и глубокие, а затем, почти незаметно, загорелась звезда, слабая, словно новорожденное дитя, она становилась все ярче, вокруг появились другие звезды, и вот они уже усыпали светлое летнее небо.

Пока бабушка смотрела в гостиной телевизор, я стоял на веранде и переводил взгляд с небес на город и море. Я вспомнил о книге, написанной в пятидесятых, которую мне подарил папа. Он читал ее здесь. Мечтал, как и полагается детям, о Вселенной, фантазировал о будущем с его ракетами и роботами, открытиями и изобретениями. Каково ему жилось в ту пору?

Каким он был?

Летом, когда они познакомились с мамой, им обоим было семнадцать, то есть случилось это в 1961-м, он тогда сказал ей, что у него рак яичка и, возможно, детей иметь он не сможет.

Разумеется, он соврал, как и в тот раз, когда сказал мне, будто у него рак и он умирает.

Но слова о том, что он умирает, ложью не были.

Может, не так он и врал, утверждая, будто не может иметь детей? Он просто не хотел их, знал, что иметь детей ему нельзя?

Господи, да им тогда было всего двадцать. Наверняка такие же незрелые, как и я в свои двадцать, они просто выполняли очередную жизненную задачу.

Я затушил сигарету и вернулся в дом.

Зазвонил телефон.

– Возьми, ладно? – бросила бабушка, не глядя на меня.

Она опять словно разговаривала еще с кем-то, не со мной, совсем другим тоном, и этот еще кто-то был не кто иной, как папа.

Я прошел в столовую и снял трубку.

– Привет, это Гуннар. Вы как?

– Учитывая обстоятельства, неплохо, – ответил я.

– Да, Карл Уве, это все ужасно, – сказал он, – но мы завтра хотели вас позвать на дачу. Хоть развеетесь немножко. Погоду обещают хорошую. Что скажешь?

– Отлично!

– Тогда договорились. Мы завтра с утра за вами заедем. Постарайтесь проснуться к нашему приезду! Лучше пораньше выехать, чтобы время впустую не тратить, согласен?

– Ага, – сказал я, – правильно.

* * *

Легли мы с бабушкой одновременно, я поднялся следом за ней по лестнице, в коридоре она обернулась, пожелала мне доброй ночи и скрылась в спальне, я открыл дверь в свою комнату, уселся на кровать, закрыл лицо руками и долго плакал. Сперва я хотел лечь прямо в одежде, но на следующее утро мы ждали Гуннара, выглядеть помятым не хотелось, поэтому я