Книга Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации - Эрик Шредер

Но случилось так, что я стоял позади двух моих свернутых шатров, один из которых был на два шеста. Я видел, как на нем перерезали веревки и искали наживы внутри. Никто не мог подумать, что в таком бедственном положении я намерен оказывать сопротивление.

Я оставался на своем месте, а люди Ибн Макана были слишком заняты добычей, чтобы уделить мне внимание, а тем временем мой вассал Рувайн вернулся ко мне, за ним последовали еще несколько человек, а затем еще горстка арабов. Я дал приказ о контратаке, и мои люди поднялись с боевым кличем. Многих мы убили и многих захватили в плен, никто не ушел от нас, и через час после заката из всех воинов Ибн Макана в живых остались только пленники».

По известному письму Великого Мастера Ибн Хинду мы можем судить о его умении управлять. В нем приведено подробнейшее описание беспорядка, в котором он нашел Фарс, указаны ошибки его предшественников и необходимые меры, могущие исправить положение. Из этого послания можно узнать, что значило быть визирем. Только одно обстоятельство противостояло правосудию там, где это могло быть в его власти: его господин Рукн аль-Даула, имеющий силу, будучи вождем дейлемитов, все еще мыслил как грабитель, спешащий захватить добычу. Рукн аль-Даула не просчитывал конечных результатов своих действий, не думал о мерах предосторожности, которые могли бы помочь его делам в будущем. С целью угодить своим воинам, он мог позволить им что угодно, и этому никто не смог воспрепятствовать. Однако же у него действительно не было другого выхода, он не принадлежал к древнему правящему роду и не имел абсолютной власти среди дейлемитов. Он был их вождем благодаря своей щедрости, а раз армия к этому привыкает, отучить ее становится невозможным.

Как и Имад аль-Даула, его предшественник Рукн аль-Даула расточительно раздавал им земли, пытаясь щедрыми подарками предотвратить недовольство. Тем не менее его вассалы оставались надменными и жадными и хотели большего, чем могли получить.

В лучшем случае визирь мог иногда добывать средства на расходы правителя, отбирая у покорных и занимая у сильных. Из-за непрерывных требований воинов, как тюрков, так и дейлемитов, у правительства не было ни средств, ни возможностей для долгосрочного планирования. Скрываясь от просителей, они назначали тайные ночные встречи и, выезжая за город и сидя верхом, держали совет о том, где найти деньги на следующий день.

Любая неожиданно открывающаяся перспектива, при всем понимании ограниченности возможностей, ощущалась праздником.

Но когда визирем Рукн аль-Даулы стал Ибн Амид, все настолько изменилось, что его, возвращавшегося к себе из султанского дворца, ожидали только чиновники. И на аудиенциях нужно было обсуждать малозначительные непредвиденные события, которых не может избежать ни один правитель или министр. Ибн Амид создал организованную систему и привел дела в полный порядок, так что теперь мог тратить большую часть дня на учение и ученых. Он завоевал такое уважение среди воинов и гражданских, что ему стоило лишь взглянуть на человека с неодобрением, и тот слабел от страха, что я неоднократно видел. Ах, если бы только его господин желал заботиться о своей стране! Рукн аль-Даулу не тревожили вести о нападениях на караваны и стада. Что ж, говорил он, даже курды должны жить. Если таковы были его взгляды на закон и земледелие, что мог сделать его министр?

Но когда Ибн Амид приехал в Фарс учить сына своего господина, Адуда аль-Даулу Фаннахусрава, умению из умений – искусству королей: как следует править и как беречь свою страну, он увидел в Адуде аль-Дауле способного ученика. И этот правитель называл его только Великим Мастером или просто Мастером и был благодарен ему за успехи политики, за сохранение власти, защиту границ и победы над врагами, за покровительство земледелию и суровость к нарушителям покоя, за то, что тот смог сделать государство похожим на то, каковым оно было раньше.

Тот, кто, читая эти строки, не знает, сколько в действительности сделал Ибн Амид, может подумать, что я преувеличиваю. Но, клянусь Тем, Кто требует от нас только правды, я не преувеличил ничего».

В ночь второго четверга декабря 360 года в Хамадане умер Великий Мастер. Вместе с ним ушло из мира его величие, в самом полном смысле этого слова, и ни в ком после его смерти не соединялись все его добродетели.

* * *

Ночь и коньДолжны узнать меня снова,Меч и пески,Перо и бумага.

* * *

Беседа на пути домой от водопада в городНапомнила о юности и яркости явлений природы.Через полстолетья я, слабый и измученный раздумьями,Вспомню месть, юность и новизну явлений,Верблюдов, на холмы взбирающихся и спускающихся в долины,И то, как собирал я щепки и разводил костер наш.

* * *

У расщелины сказал мне голос: под тенистыми ветвями моимиМногие влюбленные находили приют, сверкали молнии бурь моихИ искрился смех. Сейчас лишь камни гладкие мнеГрозы освещают.Взглянул я и увидел земли, через которые ночами мчатся четыре ветра,И вскричал: «Скажет ли один из них хоть, где он остановится?»И голос ответил: «Отдых их в родных сияющих песках,Где белый свет скрывает завтрашнее солнце».

Отчаяние

Я оставался в стороне, и были у меня причиныНа ненависть большую к себе, чем ненависть к тебе.Ты говоришь: «Спокоен будь, жизнь – лишь сон,Когда она заканчивается, уходят ночи призраки.И если жизнь была бы мирным сном, она была б прекрасна,Но жизнь – ночной кошмар ужасный».

Однажды видел Время я: угрюмое и грубое лицо,Обрубленные уши, обезьяний лоб,Нос сморщенный и борода, непрестанно теребимая.И вспомнил я всех благородныхИ величественных, прошедших и исчезнувших,И сказал: «Время мое ушло».

* * *

Случилось так, что в 61 году (971 г.) после длительного отсутствия я снова побывал в некоторых багдадских обществах. Там уже не было тех, кто заполнял их раньше, чьи беседы приносили жизнь и блеск в эти комнаты. Я встретил только нескольких из прежних, и, когда мы заговорили, оказалось, что те истории, которые я так любил, уже почти забыты.

В доме судьи Мухаммеда из Хашимитов мы говорили о величии и многолюдности Багдада во дни Муктадира. Я рассказал о книге, которую видел у Мухаллаби, описание Багдада времен Муктадира, в которой был приведен перечень десяти тысяч городских бань и указана численность жителей, судов и кочевого населения, а также то, сколько ячменя, пшеницы и подобных им товаров продавал город. Чтобы судить о богатствах того времени, следует сказать, что продавцы льда платили тогда лодочникам по тридцать или сорок тысяч дирхемов ежедневно только за его доставку.

Теперь это кажется немыслимой суммой, сказал судья. Но, как он слышал от одного старика, в 45 году число жителей и зданий, по строгому подсчету, составляло лишь десятую часть того, что было во дни Муктадира (тридцатью годами ранее).