Книга Лестница в небо. Диалоги о власти, карьере и мировой элите - Михаил Хазин

Вы замечаете, как шаг за шагом Норт переходил с территории чистой экономики (издержки–выпуск, спрос–предложение) на более зыбкую почву социологии (обычаи, законы, социальные группы)? Начиналось все с «отрасли–локомотива», затем появилась разница в инвестициях, потом она превратилась в институциональные ограничения; еще немного, и перед исследователем неизбежно должен встать вопрос: кому выгодны эти ограничения и откуда у него власть их устанавливать? Но чтобы сделать этот последний шаг, Норту с соавторами понадобилось еще 40 лет; слишком уж хорошо найденный инструмент — институты — справлялся с имеющимися экономическими проблемами.

Уже в 1973 году Норт (в соавторстве с куда менее известным Робертом Томасом) опубликовал книгу «Возвышение западного мира: Новая экономическая история», в которой предложил свое решение загадки «европейского чуда». Почему именно Европа, и именно в XVIII‑XIX веках, показала уникальный в истории человечества экономический рост, приведший к возникновению современного западного мира? На эту тему написаны десятки книг и предложены сотни ответов (начиная с банального и очевидно неверного [698] «за счет грабежа колоний»); ответ Норта звучал так: за счет института прав собственности. В период с 1600 по 1700 год в Европе (на фоне общей стагнации экономики и падения реальных доходов большинства населения) возникла развилка в политической истории разных стран. Во Франции и Испании сохранились феодальные и цеховые ограничения, обеспечивающие защиту собственности только представителей определенных сословий; экономики этих стран продолжили деградацию. А вот в Англии и Нидерландах право частной собственности было распространено на всех участников экономической деятельности (торговцев, банкиров, промышленников). В результате доходы этих групп населения стали инвестироваться не в социальный статус, а в развитие бизнеса, Англия превратилась в мировую империю, и глядя на нее, по тому же пути пошла и остальная Европа [699].

Объяснение достаточно очевидное, но Норт был первым известным экономистом, отважившимся отказаться от обычного «рост возникает за счет технического прогресса» и открыто объявившим: причины экономического роста заключаются в изменении политических институтов. Смелость ученого была вознаграждена в 1993 году, когда Норта (вместе с Фогелем) наградили Нобелевской премией по экономике — как раз за открытие решающей роли института прав собственности. В 1990 году Норт окончательно сформулировал свою теорию в своей самой цитируемой книге «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики». В ней институтам прав собственности был приписан конкретный экономический смысл: права собственности сокращают издержки обмена [700], причем не только в смысле «дешевле довезти груз», но и в смысле «можно строить новое предприятие, не захватывая сначала, чтобы его не отобрали, политическую власть в государстве». Возникновение и расширение таких прав собственности несомненно порождает экономический рост (когда инвестициям ничто не угрожает, люди обычно расширяют бизнес). Но данный Нортом ответ порождал следующий, еще дальше выходящий за рамки экономического мышления вопрос: а откуда взялись сами права собственности? Почему до XVII века они никому в Европе не были нужны [701], а начиная с XVII века вдруг кому‑то понадобились в Англии?

Как видите, ответ «экономический рост порождают права собственности» снова оказывается недостаточным. Откуда берутся эти «права собственности», отличающиеся от обычного «права сильного»?! Почему правящие группировки в отдельных странах допускают (или даже организуют) их возникновение? Как это происходило в реальной человеческой истории? Все эти вопросы неизбежно возникают перед исследователем, отказавшимся от наивного экономического детерминизма и обнаружившего, что реальный экономический прогресс обеспечивается изменениями социальных «правил игры». Вот почему Норт должен был написать следующую книгу, раскрывающую причины появления «прав собственности», которые в свою очередь обеспечивают экономический рост.

На осмысление новой проблемы и проведение исследований потребовалось более 15 лет и тесное сотрудничество с постоянными соавторами Норта, Барри Вайнгастом [702] и Джоном Уоллисом [703]. Результатом стала выдающаяся книга «Насилие и социальные порядки», поставившая жирную точку в полувековом изучении причин экономического роста, а заодно открывшая и объективные предпосылки родоплеменной организации высшей Власти. Экономика в ней уже окончательно вынесена за скобки, авторы начинают рассмотрение человеческого общества с гоббсовской «войны всех против всех», с чистого насилия, а затем шаг за шагом раскрывают возможность его превращения в право. Последуем за авторами, сверяя логику их рассуждений с нашей теорией Власти.

«Все общества сталкиваются с проблемой насилия» — так начинают авторы изложение своей концепции. При любом общественном устройстве физически более сильный человек способен побоями или угрозами заставить подчиниться более слабого. Но если подобное случается регулярно, мы говорим о «беспеределе» или о «несостоявшемся государстве». В таком сообществе невозможна какая‑либо осмысленная деятельность (в любой момент очередной «сильный» может отменить приказ предыдущего), и существовать они могут разве что в тюрьмах, где «сильным» полагается регулярный паек. Любое реальное сообщество должно так или иначе обеспечивать контроль над насилием, ограничивать его, чтобы оно не мешало слабым участвовать в добыче средств пропитания. Авторы делают отсюда логичный (но от этого не менее революционный) вывод: контроль над насилием, а вовсе не благосостояние и экономическая эффективность, является основной функцией организованного сообщества (племени, города, государства). Прежде чем производить материальные блага, люди должны иметь хоть какую‑то гарантию, что доживут до ужина, что их не убьет или не сделает инвалидом хвалящийся силушкой отморозок.