Книга Тюрки и мир. Сокровенная история - Мурад Аджи

Вновь все было выстроено безошибочно и точно, потому что вновь на пороки людей сделали ставку иезуиты – на алчность, на зависть. Они знали: пороки ведут человека к гибели, к потере свободы, к духовной нищете. И не скупясь ставили на них.

Новым в той схеме, пожалуй, было одно: в Оренбурге появилась Сеитова слобода, где жили «карманные» татары, так назвали привезенных из Казани. Их привезли специально, чтобы, играя роль приказчиков и толмачей при сделках русских купцов, они обманывали казахов, за что получали известную долю выручки… Весь гнев обманутых казахов доставался не русским, татарам!

Оренбург развращал казахскую знать и тем увеличивал численность младшего жуза за счет худородных беев. Он понимал: нахлынувшее богатство обременит ханов, деньги и роскошь помутят сознание, привяжут к России. Казахам давали зажиреть и немного понежиться в безделье. Ждали, пока базар окончательно разделил Степь на «русскую» и «нерусскую» половины. Потому что не все степняки спешили в Оренбург, не все желали быть разжиревшими казахами. В честных людях Степи зрело недовольство переменами.

Первыми возмутились яицкие казаки, они жили ближе к Оренбургу, их земли из-за вынужденного гостеприимства стали настоящим проходным двором. То недовольство, в конце концов, вылилось в Пугачевский бунт, который поддержали казахи среднего и старшего жузов, – народное восстание, крестьянская война… Но особенно резко реакцию народа на перемены высветило восстание, названное «движением Срым-батыра». Подобного здесь не знали. Срым-батыр выступил не против ханской власти, он выступил за лишение ханского права потомков Абулхаира, которых развратило богатство.

Потеряв стыд, те брали деньги с родственников даже за переправу скота через реки. Отношения в Казахстане перешли на деньги, что выглядело омерзительно. В том восстании столкнулись прежний дух и нарождающаяся алчность. Был конфликт совести, который рано или поздно все равно проявил бы себя. Слишком высокий дух и слишком низкая алчность, они не могли не столкнуться.

Это жуткое противоречие навсегда вошло клином в казахское общество, стало его сутью: одни там стремятся к правде и справедливости, другие – к чужим деньгам, даже гостя обворуют, глазом не моргнув…

Правящий хан Нурали, услышав о Срым-батыре, испугался, но русские подавили восстание. И алчность победила. Окрыленный успехом хан бросился выяснять отношения с другими своими обидчиками… Дело кончилось тем, что 21 июля 1785 года Нурали написал в письме оренбургскому губернатору Игельстрому: «И здесь в журте Киргиз-казахов я потерял доверие. Говорят, что я – русский хан и к нам его душа не лежит; говоря так, они отвернулись от меня и ушли. И у меня не осталось убежища ни в той, ни в другой стороне».

Алчный хан попался в капкан, налаженный самим Игельстромом, к которому он обращался. «Реформы» работали! Потерявший власть хан уже не интересовал никого. Екатерина II, царствовавшая тогда, писала Игельстрому: «Постарайтесь умножить их (ханов) число, чтобы каждый из таковых ханов не был силен в орде и зависел от Вас, как и прочие подчиненные Вам в губернии и по уездам». Отсюда эта удивляющая многочисленность младшего жуза, которая бьет все мыслимые и немыслимые рекорды. Отсюда бездарные легенды и ханские родословные, которыми перенасыщена история Казахстана. Русские всегда здесь ставили на слабых правителей.

И выигрывали.

Порок загнал младший жуз в тупик, из которого не было выхода: его имущество ему не принадлежало, потому что паслось оно на чужой территории, зависело от желания чужих купцов, которые могли купить скот, а могли и не покупать. Висящее на волоске богатство раздавило ханское достоинство. И – власти вообще не стало. Начался полный разброд… Так воюют иезуиты, так побеждают они. Реформами.

Иначе затухала ханская власть на юге Казахстана. Правящий там Аблайхан открыто не заигрывал с русскими, хотя приглядывался к Оренбургу. Ловил каждое слово, летевшее оттуда. Будто по случаю, маршруты его кочевий пролегали теперь подозрительно близко к Яику. Но до Оренбурга не доходили. Только накануне своей смерти он поборол себя и вошел в манивший «Восточный город», это стоило больших усилий.

Аблайхан выдвинулся в период борьбы с джунгарами, собственно, он и был единственным законным ханом Степи, ее правителем, с которым боролись джунгары и которого предали свои же. Он был одним из немногих, кто понимал, что стояло за теми «смутными» временами. Это понимание видно по его политике, оставлявшей простор для маневра, он не торопился в решениях, и к нему потянулись те, кто сторонился отношений с русскими, кто был за независимость родины.

В 1741 году джунгары пленили Аблайхана, но мудрость спасла обреченного на смерть правителя старшего жуза. Все-таки Восток есть Восток. Здесь целая поэма с не придуманным сюжетом… Словом, мудрым словом победил плененный Аблайхан. И благородством, конечно. Он покорил джунгаров своим умом. Когда те его отпускали, то задали три вопроса, которые иначе как пророческими назвать трудно. То был достойный ответ достойному собеседнику.

Первый вопрос: много ли у вас овец? Хан ответил, много. Тогда ему пояснили: значит, твой пастух – обманщик, а овцы – воры, то есть едят чужую траву. Не избавиться вам от распрей и склок.

Второй вопрос: много ли у вас коров и лошадей? Много. Ему опять пояснили: коль народ твой, не приложив труда, попивает молоко и кумыс, ест мясо, значит, дети растут неучами.

Третий вопрос: сеет ли хлеб твой народ? Нет. Тогда ему еще раз пояснили: народ, отлученный от груди земной, не раз будет согнан и рассеян по земле, прежде чем обретет родину.

Эти три пояснения и были ответом на все прежние слова мудрости Аблайхана. Как в воду смотрели джунгары. Все так и вышло, как предрекли они: казахи смирились с кочевым образом жизни.

Но… сама земля уходила из-под ног, колесо Истории вращалось неумолимо. Государства, как такового, в Степи уже не было, оно разделилось на «русскую» и «нерусскую» половины. Алчность стояла против духа. Каждое решение оренбургских властей било в строго заданную цель, влекло за собой недовольство населения, которое казахи даже выразить не могли. Единственное, что они сумели, так это обратиться к китайцам. Однако в Пекине, судя по указу китайского императора от 1755 года, даже не знали, где расположены казахские кочевья и какие интересы там могут быть у Китая.

Тем не менее китайское посольство прибыло в Казахстан, а потом последовало ответное посольство в Пекин. Начинала выстраиваться робкая политика, она растянулась на десятилетия, в конце концов, на горизонте замаячила большая война… Однако чутье Игельстрома не подвело и на этот раз, он опередил события, сделав то, что фактически уже было сделано, упразднил ханскую власть в Казахстане: съезд старшин 1786 года принял рескрипт Екатерины II. И общаться с Китаем стало некому.

Игельстром не скрывал радости, он победил.

…Если бы не события в Европе, трудно сказать, чем обернулась бы Оренбургская экспедиция, безнаказанно навязывать свою волю иезуиты больше не могли. Грянувшие потрясения во Франции подорвали власть папы, сделали его пленником повстанцев. Иезуиты получили удар там, где не ждали – у себя дома. И их действия сразу обрели чуть доброжелательный оттенок: в 1791 году, например, Оренбург дал «добро» на выборы казахского хана. Это значило, что казахам оставляли этнический суверенитет.