Книга Некрономикон. Аль-Азиф, или Шёпот ночных демонов - Абдул аль Хазред

– И еще жаль тех двоих, что погибли. Они хоть и убоги сознанием и мышлением, но все же тоже люди. Может быть, мудрость сделала бы их лучше. Но особенно мне жаль скорпионов, тихоходов и этих, что соединились между собой. Их можно было бы попытаться спасти, но луч, как его назвали?.. Испепелил их всех. Кстати, а что произошло с этим лучом, как мы смогли ему противостоять? Музафар, это была твоя идея, расскажи!

– Да мне это, можно сказать, паутина подсказала: тепло и холод, они лучше всего противостоят друг другу. Так вот, когда защитник ударил лучом в первый раз, нам с Ахмедом все же удалось его прощупать. Он состоит из первородных частиц, в которые превращены особые материалы, специально для этого созданные. Эти материалы нагреваются и раскаляются до невероятного жара, превращаясь в первородную пыль, и, будучи направлены особыми силами, несутся упругим потоком с огромной скоростью, превращая в такую же пыль все на своем пути. Однако материалы и первородные частицы под действием других сил могут и отнимать тепло друг у друга. Именно на этом и основано наречие паутины: быстрое чередование поглощения и отдачи тепла и, как следствие, быстрое охлаждение или нагрев участка пространства. В пространстве безбрежья это делать очень трудно, так как там очень мало материалов, там царит настоящая пустота. Но на поверхности миров, где есть воздух, да еще смешанный с пылью, водяным паром и другими материалами, это проще простого. Нужно только, как обычно, знать, какие силы как направить. Мы с Ахмедом, с помощью, конечно, всех вас и панциря, создали на пути луча именно такой участок, проще говоря, направили ему навстречу поток холода, заставив материалы поглощать тепло. Встретившись с этим потоком, луч начал просто рассеиваться в месте соприкосновения. Нам нужно было лишь поддерживать силу потока равной силе луча, но это не составляло особого труда, так как охладить легче, чем нагреть. В конце концов луч сам начал охлаждаться, и защитник то ли понял его бесполезность, то ли у него просто не хватило мощи его поддерживать.

– Удивительно! Это просто какое-то волшебство! Выходит, мы, превратившись в червя, можем выстроить защиту от любого оружия?

– Ну, я бы поостерегся это обещать, – ответил Музафар. – Но думаю, что здесь мы обладаем немалыми возможностями. Однако для этого нужно хоть раз увидеть это оружие со стороны или хотя бы иметь самую малость времени, чтобы понять его суть, а еще лучше – знать ее заранее. Вообще же я уверен, что защиту можно найти от любого оружия, главное – успеть.

– А что касается червя, – присоединился Ибрагим. – Так совсем не обязательно в него. Мы можем превратиться в кого угодно. Просто тогда мы об этом не задумывались, а это построение само по себе оказалось наиболее подходящим для случая. Может быть, это и правильно: окружающая гармония сама подскажет нашему разуму подходящее построение, и даже без участия воли. Так было, например, когда защитник обстреливал нас копьями и дисками. Но если мы сами захотим превратиться в кого-то конкретно, думаю, мы сможем это без особого труда.

– Кстати, а что в самом деле произошло с дисками? – с интересом спросил Омар. – Ведь даже Воин очень удивился тому, что мы смогли их укротить и направить по своему усмотрению.

– Пока мы удерживали их в себе, – ответил Саид, – мне удалось проникнуть в них своими чувствами и прочитать их мысли, если эти удивительные течения можно так назвать, а также – их разговоры с защитником. Это, конечно, не мысли и разговоры живых существ, но суть у них та же. Тут подключился Абдул, и мы моментально раскусили систему управления ими. Ну, подбор сил – это по моей части, а направить и усилить – это Ахмед с Музафаром. Конечно, разобраться и понять, да и просто осознать все это тут же невозможно. Но разуму с помощью панциря это и не требуется: он делает это где-то в своих глубинах быстро и точно, минуя сознание. Поэтому нам это и кажется удивительным и невероятным, почти волшебством, хотя все это лишь то, что окружает нас, что можно увидеть, почувствовать и к чему можно прикоснуться. Волшебство же заключается в овладении искусством управлять им и использовать его, то, о чем когда-то говорил Дервиш. Нам в этом помогает обретенная мудрость, раскрывая нам пути овладения этими искусствами, постижения этого окружающего и совершенствования наших чувств и способностей. Панцирь же помогает нам делать то, что мы сами пока сделать не в состоянии, а также ускоряет и усиливает создаваемые нами потоки до необходимых уровней, которых мы сами пока не можем достигать за нужное время. Но я думаю, что постепенно мы обретем способности обходиться во всем этом без него, ведь уже сейчас мы достигли поистине невероятных высот по сравнению с тем уровнем наших способностей, когда впервые их у себя обнаружили, и даже с тем, когда впервые надели панцирь.

– Меня занимает еще вот какой вопрос, – продолжил я. – Как мы все-таки преодолели твердь мудрости и в каком все-таки виде мы там находились? Ведь картины, представавшие нам там, а также наши ощущения были самыми разными, порой противоречивыми. Мне показалось, что мы, да и те, кого мы там подобрали, не были не то что собой, но даже материалом, из которого построены.

– Мне кажется, что я смог уловить эти построения, – ответил Ибрагим. – Ни мы, ни другие не потеряли своих построений, оставшись самими собой. Мы лишь предстали себе и друг другу в том виде, в каком нас отразило наше восприятие. А оно, подчиняясь царящим в этой бездне особым законам, изменилось. Проще говоря, мудрость – это ведь запись бытия, а мы, как и все, есть часть этого бытия и, следовательно, часть мудрости. А значит, мы, то есть все наши построения, тоже где-то записаны, и записаны той же самой письменностью мудрости. Вот мы и увидели друг друга в виде этих самых записей. На самом деле мы увидели там гораздо больше, но наша собственная мудрость, которую мы имели на тот момент, позволила нам распознать лишь то, что мы могли распознать, а именно – себя, друг друга и родственные нам построения, то есть подобных нам существ. Однако я уверен, что и то, что мы распознать не могли, тоже не прошло мимо нас. Оно, так же как и мудрость оживших, отложилось где-нибудь в глубинах нашего разума и со временем еще проявится, и не только у нас, но и у всех тех, кого мы выручили и не уничтожил защитник. А твердь мы преодолели, влившись в гармонию этой мудрости, прочитав ее течения и настроив свои в унисон с ними. Мы как бы впитались в построения мудрости, как влага впитывается в землю, а мудрость приняла нас, как земля принимает влагу. Да, мы взаимно проникли и объединились с ней, так же как наша форма едина с нашей сущностью. В этот унисон, конечно, попасть очень трудно: слишком много сочетаний должно совпасть. Но это значительно облегчилось нам помощью самой мудрости, которая, как любая сущность, стремится к обретению формы. Она-то, неся нам навстречу готовые решения, помогла в поиске путей проникновения. Только у нас это получилось в результате сознательного поиска, а у других – в результате каких-то случайных и совершенно неожиданных для них совпадений вроде чудачеств реактора. Ведь ни у кого из них, в отличие от нас, не было намерения туда проникать, более того, они и не представляли, что это возможно, понятия не имея о том, что это вообще за твердь. Они наверняка считали ее лишь обычной поверхностью, состоящей из какой-либо породы. Разумеется, они и застряли в ней, не имея понятия, в чем застряли и что необходимо для того, чтобы оттуда выбраться.