Книга Михаил Горбачев: Жизнь до Кремля - Николай Зенькович

И, разумеется, убедительно обосновал это, ссылаясь на статью 6 брежневской Конституции СССР о руководящей роли КПСС, а также, понятно, опираясь на нашу «многолетнюю практику».

К. Черненко: разные мнения

Из дневника Я. Голованова (писатель и журналист, специализировался на космической и научной теме):

«Теперь самый главный человек в стране — делопроизводитель. Передавали его биографию, говорили, что окончил педагогический институт, но какой, не сказали. И из биографии невозможно понять, когда же он сумел его окончить. На траурном митинге (речь идёт о похоронах Андропова. — Н.3.) Черненко говорил плохо, а когда выступали другие, громко, так что в микрофон было слышно, шмыгал носом. У него одышка, он сутулый, старый, больной человек, зачем ему всё это…»

Бывший главный редактор «Правды» академик В.Г. Афанасьев в беседе со мной под диктофон называл Черненко «человеком без лица».

В. Афанасьев:

— Получив большой пост, Константин Устинович особой активности не проявлял. У меня ни одного разговора с Черненко с глазу на глаз не было. Встречались на заседаниях Секретариата ЦК, которые он периодически проводил, общались по телефону.

Во время пребывания Черненко на посту генсека я не помню, чтобы он принял какое-нибудь крупное, затрагивающее коренные интересы страны, решение. Ставленник Брежнева (вместе работали в Молдавии), он стал верным продолжателем «застойных» дел. А что было ждать — типичный партаппаратчик, не прошедший суровой школы жизни, плохо знавший экономику, не говоря уж о науке, технике, культуре. Несколько лет Черненко был главным канцеляристом партии — заведующим Общим отделом ЦК КПСС, который занимался документацией, бумагами, подготовкой материалов, получением их из отделов ЦК, различных советских, хозяйственных и других органов, проектов решений партии и государства, их ксерокопированием и рассылкой нужным адресатам к заседаниям Секретариата, Политбюро и Пленумам ЦК, к съездам партии.

Общий отдел занимался и таким «судьбоносным» (любимый термин Горбачёва) вопросом, как закрепление места для каждого депутата не только на съездах партии, но и на съездах народных депутатов СССР.

Будучи педантичным, вышколенным канцеляристом, Черненко прекрасно знал, кому что и как преподнести, о чём доложить высокому начальству. Это он делал безупречно, работал по лакейскому принципу: чего изволите?

И вот бледный, не имеющий собственного лица человек за пару лет стал кандидатом, а чуть погодя членом Политбюро ЦК.

О Черненко после его смерти не пришлось услышать ни одного доброго слова. Инвалид на троне! — пренебрежительно махали рукой. А Рузвельт? Разве американский президент не был ещё более больным? Но то — американский, а это — наш. Хотя мнения о Константине Устиновиче самые разные. Тот же Виктор Григорьевич, сидя рядом со мной на скамейке в Фили-Кунцевском лесопарке, поведал мне такую вот удивительную историю.

В. Афанасьев:

— Что касается Черненко, то я глубоко благодарен ему за избавление от серьёзных неприятностей. Дело обстояло так. В сентябре 1983 года, вскоре после того, как советскими истребителями был сбит южнокорейский пассажирский лайнер «Боинг-747», меня командировали в город Эдинбург (Шотландия) на так называемые «Эдинбургские встречи». Это были традиционные в то время встречи советских и западных учёных и специалистов, посвящённые обсуждению актуальных международных проблем.

В Эдинбургском университете состоялась пресс-конференция, которую мне пришлось проводить со многими десятками журналистов, съехавшихся со всего света. То была первая встреча «Восток — Запад» после инцидента с «Боингом». Пресс-конференция от начала и до конца, а длилась она несколько часов, была посвящена причинам и обстоятельствам гибели южнокорейского лайнера.

Каких только горьких, негодующих слов не было произнесено в наш адрес. Нас называли (на первый, поверхностный взгляд, не без оснований) «убийцами», «варварами» и т.д.

Было очень много вопросов и среди них такой: «Скажите, кто принимал решение сбить самолёт?» Я ответил: «Решение было принято командующим Дальневосточным военным округом». Мне заметили, что, выходит, это решение не было политическим, что по приказу военных, мол, может быть сброшена и водородная бомба?

Я заверил, что по приказу военных бомба ни в коем случае не может быть сброшена, что ядерная кнопка в самых надёжных руках. Объяснил, что в кабине каждого самолёта, курсирующего по полярной трассе через Северный полюс (эту трассу называют воздушной Гиндзой — по имени самой длинной и оживлённой улицы Токио; по трассе ежегодно пролетают три тысячи самолётов), прямо перед глазами пилота висит карта, на которой обозначено несколько районов на Дальнем Востоке СССР, где любой иностранный самолёт сбивают без всякого предупреждения. Такое общее решение было принято на самом высоком политическом уровне. Южнокорейский самолёт, имея на борту три самые современные, дублирующие друг друга электронные системы управления, отклонился от трассы на 500 километров. Ни один специалист, занимающийся инцидентом (а их было множество), не сказал, что отклонение могло быть случайным.

Тем не менее многие газеты мира вышли на следующий день после пресс-конференции под кричащими аншлагами: «Главный редактор «Правды» сказал, что армия вышла из-под контроля партии и государства». Коллеги-газетчики беззастенчиво взяли только первую часть моего ответа, где говорилось о том, кто отдал приказ, а вторую часть (о карте) деликатно опустили.

Как только я вернулся в Москву, сразу вызвали в ЦК сначала к заведующему Отделом пропаганды Б.И. Стукалину, затем к секретарю ЦК Б.Н. Пономарёву. От меня потребовали письменное объяснение. Написал я это объяснение. Оно поступило в ЦК, его взяли на контроль.

Через пару дней мне позвонил Черненко, расспросил, что и как было, сказал: «Возвращаю твоё объяснение, считай, что никто у тебя его не требовал и ты его не писал».

За сорок лет пребывания в партии и пятнадцать лет работы в «Правде» мне впервые пришлось писать объяснение по поводу обвинений в моей политической незрелости. Черненко быстро во всём разобрался, снял надуманные наветы.

Вот вам и живой труп!

О. Захаров:

— Я вспоминаю 1970 год, когда Черненко возглавлял Общий отдел ЦК и принимал меня на работу в качестве инструктора Общего отдела ЦК КПСС. Он был в добром здравии, полон творческих сил, работал много и самозабвенно, знал своё дело и был как бы правой рукой Брежнева. В отличие от других партийных деятелей Черненко был доступен для сотрудников отдела и руководителей с мест любого ранга. К нему обращались по различным житейским вопросам, и он многим оказывал конкретную помощь, редко кому отказывал. За это его ценили, благодарили за чуткость и бескорыстие.

Д. Кунаев:

— 9 февраля скончался Ю.В. Андропов. В день его смерти собралось Политбюро, чтобы решить, кому быть Генеральным секретарём ЦК КПСС. Тихонов внёс предложение рекомендовать Пленуму ЦК КПСС кандидатуру К.У. Черненко.