Книга Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В подобных беседах в саду и за карточным столом император, Бенкендорф, Толстой и прочие провели в Твери одиннадцать дней и только в самом конце октября появились в Петербурге. Отпуск Бенкендорфа был безнадежно испорчен! Возвратиться в Фалль он не мог.
Июльские события получили огромный резонанс в России. Они занимали в столице не только знать и чиновничью элиту. Почта шла из Парижа морским путем более десяти дней. Сведения достигали Зимнего с большим опозданием. На обдумывание политических решений не оставалось времени. Фон Фок регулярно подавал сводки, но парижские газеты приходили нерегулярно. Так, долгое время невозможно было разыскать знаменитую речь Шатобриана в Journal des Débats от 8 августа. Возвратившийся из Франции в Петербург известный гравер Уткин был на приеме у короля Карла X как раз в день возмущения. Он с присущей художникам наблюдательностью и живостью рассказывал о том хаосе, который царил в Сен-Клу. Беспечность короля стоила ему трона. В холерной Москве и в карантинной Твери ужасающие события в Европе воспринимались как не очень существенное осложнение, и лишь в Петербурге они приняли свои истинные контуры. Священный союз распадался, и теперь каждая страна должна была искать собственный путь. Курьер из Парижа доставил фон Фоку афишку, в которой с одобрения старого маркиза де Лафайета, сражавшегося в прошлом веке за независимость Соединенных Штатов от британской короны, уберег голову от гильотины на Гревской площади, отверг наполеоновские посулы и вот теперь вновь возглавил революционные отряды, — с его одобрения и одобрения молодого роялиста Тьера было напечатано кредо тех, кто требовал изгнания Бурбонов: «Карл X не может более оставаться в Париже: он пролил народную кровь. Республика повлечет ужасный раскол в наших рядах. Она рассорит нас с Европой. Герцог Орлеанский предан делу революции. Герцог Орлеанский никогда не сражался против нас. Герцог Орлеанский был при Жеммапе. Герцог Орлеанский в бою носил национальные цвета. Только герцог Орлеанский снова может их носить. Мы не хотим других цветов. Герцог Орлеанский согласился — он принимает Хартию, какую мы всегда требовали. Свою корону он получит от французского народа!»
— Никогда! — воскликнул государь, бросив с возмущением афишку на стол. — Летом я сказал: господа офицеры, седлайте коней — в Париже революция. Сегодня мы двинем польскую армию к границе! Фельдмаршал Дибич станет руководить всеми вооруженными силами, предназначенными для вторжения в Европу. Пруссия и Австрия нас поддержат. Я вчера отдал приказ Чернышеву усилить подготовку к походу на Париж! Ты призываешь меня к осторожности?! — обратился он к Бенкендорфу. — Но я тебе отвечу: если революцию не задушить там, в ее колыбели, она появится здесь в своем ужасающе кровавом облике или хоть в облике Колеры Морбус!
Бенкендорф привык к подобным вспышкам. В ноябре прошлого года император тяжело болел на почве острого переутомления, и раздражительность его до сих пор не покидала. Длительные поездки, недомогание в Москве, карантин в Твери лишь увеличили нервное напряжение. Республиканская монархия и король-зонтик, как дразнили новоиспеченного короля Луи Филиппа парижские гамены, может на какое-то время устроить Россию. Посол во Франции генерал Поццо ди Борго передал в депеше диалог между Лафайетом и Луи Филиппом. Красный маркиз заявил:
— Французскому народу необходим в настоящее время народный трон, окруженный республиканскими учреждениями.
На что получил согласие революционного короля:
— Таково и мое мнение.
— Один ты меня призываешь к осторожности, — недовольно ворчал государь. — Орлов, Дибич и Чернышев настаивают на решительных действиях. Граф Нессельроде склоняется на их сторону.
— Россия устала от войны, — сказал Бенкендорф. — Мы еще не успели переварить Туркманчайский мир. Надо использовать унижение Персии. Миновало чуть более года, как Хозрев-Мирза ползал здесь на коленях, выпрашивая прощение за разгром нашей миссии в Тегеране. Я имею точные данные о настроениях в обществе. Даже крайние либералы, такие, как поэт Пушкин, с презрением относятся к новому королю, но вместе с тем настаивают на невмешательстве. В Европе, государь, неспокойно, и концентрация войск на границах целесообразна, но пока лишь как угроза, как инструмент давления. Однако не заблуждайтесь насчет революционного короля — он волк в овечьей шкуре. Агенты доносят, что он умеет добиваться поставленных целей. Когда народу нечего есть и он понимает, что кровавая бойня его не накормит, то быстро соглашается на любые условия, в том числе и республиканскую монархию — эту ублюдочную форму правления. Король-зонтик — просто парижский кентавр, один из монстров Сен-Жерменского предместья. Он кончит дурно, но, к сожалению, не скоро. У кентавров крепкие ноги, и они резво скачут.
Через две недели после достопамятной для Бенкендорфа беседы фон Фок на рассвете пришел в его спальню с известием о восстании в Варшаве.
Польские события вообще развивались стремительно. Как только студенты и воспитанники военной школы разгромили Бельведер, а затем захватили Арсенал, цесаревич Константин увел стянутые к дворцу русские кавалерийские полки. Часть польского гарнизона осталась верна присяге и сопровождала русскую армию до Вержбне, где остановился цесаревич вместе с княгиней Лович. Они провели ночь под деревом на открытом воздухе. На рассвете подыскали тесную комнатенку в еврейской корчме с одним окном и убогой меблировкой.
Князь Любецкий и князь Адам Чарторыжский, приехавшие в Вержбне, были вынуждены слушать рассказ цесаревича о том, как русские защищали Бельведер, в дверях. Переговоры ни к чему не привели. В конце ноября император получил подробную депешу от цесаревича с решением покинуть Польшу. А на день раньше после развода он сообщил офицерам-преображенцам о событиях в Варшаве, вызвав общее негодование. Бенкендорф еле их успокоил.
Как странно, думал он, десять лет назад Волконский, Орлов, Якушкин, Пестель и многие другие мятежники хотели расправиться с покойным императором Александром за благосклонность его к Польше и свободы, которые он дал полякам. А теперь те, кто их брал в штыки на Сенатской и в Малороссии требуют от его брата быть непреклонным и отнять дарованное и не оцененное. Древний славянский спор между народами не утихает!
Особенно неистовствовал поручик-преображенец.
— Выкупаем варшавян в их собственной крови! — кричал он. — Что нам бунтующая шляхта, ваше величество?! Порвем мундиры предателей нашими славными штыками!
В тот же день император отдал приказ генерал-адьютанту барону Розену сосредоточить Литовский корпус в Белостоке и Бресте. Начальником штаба к Дибичу был назначен генерал-адъютант граф Толь. В начале декабря вышли воззвание и манифест к польскому народу. Требования князя Любецкого и графа Езерского император отверг. Сейм в отместку одобрил восстание и принял свой «Манифест польского народа». Сейм лишил Дом Романовых польского престола и поклялся, что польская нация не сложит оружия, пока не завоюет независимость и не освободит своих братьев, порабощенных Россией. Умеренный генерал Хлопицкий сложил с себя обязанности главы правительства. Патриотический клуб торжествовал. Писатель Маврикий Мохнацкий, адвокат Брониковский и историк Иоахим Лелевель призвали к полному разрыву с Россией. Во главе правительства стал Адам Чарторыжский, а главнокомандующим — князь Михаил Радзивилл. Дело принимало крутой оборот. 13 января Дибич вступил в Польшу. Второго и пятого февраля у Сточка и Доброго мятежники одержали победу, правда небесспорную. Однако 7 февраля они потерпели поражение у Вавра. Дибич захватил господствующие высоты, и путь на Варшаву был открыт. Через шесть дней Дибич атаковал польские войска на Гроховских полях в предместье столицы Праге. Поляки были разбиты вдребезги. Перейдя мост, они отступили за Вислу. И тут случилось необъяснимое.
