Книга Цвингер - Елена Костюкович

— Референту министерства.

— Где он?

— Этого я тоже не знаю. Возможно, в месте эвакуации министерства, в замке Веезенштайн.

— А замок где находится?

— По дороге в Пирну, к югу от Дрездена.

— Где ваше хранилище?

— В замке Крибштайн.

— И это?..

— У Чопау, в центре Западной Саксонии.

— Вы поедете со мной завтра или послезавтра в Веезенштайн. Сейчас я приведу караул, и мы вскроем подвал. Прошу, держите всех наготове. Как у вас с питанием?

— У нас кончился хлеб. И хорошо бы немного чаю, если можно.

— Чай, к сожалению, не выдается.

Лейтенант возвращается, ведя солдат и неся хлеб и консервы для Георги.

Взрывают стену подвала и проникают с Георгой туда.

Осматривают статуи.

Георга, поколебавшись, подходит к директорскому шкафу и дергает запертую дверцу.

Она не говорит, она не намекает, но, тронув шишечку этой запертой дверки, она фактически уже передала лейтенанту все, что знала сама.

Сколько Георгу предупреждали: представитесь русским как руководитель музея, хуже того, покажете, что вам известны какие-то секреты, не говоря уж — места дислокации, и вам, интеллектуалке, пуля в затылок обеспечена! От благодарных русских захватчиков!

Но Георга уже коснулась рукоятки.

— Господин лейтенант…

Один из саперов поддевает дверку, она слетает с петель. Лейтенант обшаривает лучом фонарика ящик за ящиком, играет пальцем по пыльной картотеке. А затем он наклоняется и выдвигает почти с самого дна шкафа поддон, на котором уложен пространный лист с линией Эльбы, горным рельефом, треугольничками, квадратами и мелкими значками…

…Лейтенант Жалусский, прежде чем снова замуровали подвал, попрощался сердечно, поцеловал ей руку.

Ну! Вот те на! До чего стучит в висках и по шее льет пот. Это неизданный роман о мае сорок пятого в Дрездене.

Незачем гадать, кто автор романа. Разумеется, Семен Жалусский. Я ведь только что читал отрывок из него, почерком деда, он в книгу был вложен, в «Семь ночей», и я видел его как раз в субботу. Только, хоть убейте, не могу понять, почему же он сейчас в немецком переводе.

Да, настал тот час. Это именно то, что я искал. Носом землю рыл. Можно догадаться, перевод — для конспирации…

— Бэр! — вопит Виктор, не сдерживаясь. — Что у меня! Что на этот раз отчебучили болгары!

Бэр в центре зала щупал, как куру, кофейную машину, гадая, вытечет ли оттуда что-нибудь вроде кофе или что-нибудь вроде помоев. Наконец решился ткнуть пальцем в слово «Эспрессо». Но от возгласа Вики подскочил и помчался обратно к столу, забыв подставить под краник бумажный стакан.

Теперь они пялятся в текст уже вдвоем. Бэр щурится, напрягается, шевелит губами. Виктор, чем хитроумную готику, предпочитает расшифровывать Бэрову бормотню.

Вскоре лейтенант Жалусский вернулся с несколькими солдатами, один из которых притащил и вытряхнул у ног Георги полную наволочку мясных консервов и буханок хлеба. Вместе с лейтенантом Георга вошла через отверстие в стене, которое успел пробить вахмистр, в подвал. Русский обошел вместе с Георгой помещения передней части здания, где прежде выставлялись подлинники, а ныне валялось битое стекло и налицо были следы затопления.

— Нужно немедленно восстановить эти помещения.

— Это неопубликованная книга вашего деда. Поздравляю. Здравствуйте. Вы из какого издательства? То есть вы новый контакт? Тем более. Да, мы действительно проводим аукцион на Ватрухина. Да, вот набор, презентация, резюме. Ваша карточка эта? Да, вижу, спасибо. Приносите свои предложения. До свидания. Зиман, мы можем продолжать.

Противовоздушная полиция захватила переднюю часть манежа под свой инвентарь. Кирки и лопаты прислонялись к фризам из Парфенона и к фронтонам из Олимпии. Канатные блоки лежали на всех постаментах. Веревки свисали со статуй. Персонал музея не мог ничего поделать. Лишь ежедневно предпринимал безнадежные попытки укутать статуи соломой и тряпками и в очередной раз призвать офицеров и вахмистров к осторожности.

Тысячи выброшенных из упаковок диапозитивов… Начальство требовало спрятать самые ценные из транспортабельных экспонатов, бронзу эпохи Возрождения, в «лучшем и надежнейшем хранилище» в рудных шахтах…

— Вот об этом я вам и говорил вчера вечером, Зиман. Что-то там они перепрятывали от собственных пожарников, а что-то пытались попридержать даже и после советского прихода. Прятали в замаскированные штреки. Я читал: в Рудных горах немало таких мест. Отвалы затоплены. В штреки доступа нет, входы закамуфлированы. Непосвященный никогда не отыщет. Надо перекатывать валуны. Если это бронза и монеты, вещи могут лежать под землей хоть двести лет! Не удивительно, что теперь объявились искатели, которым требуется, как воздух, подсказка. Та самая контурная карта. Видите, сколько тайного выведал ваш дед Жалусский. В этом романе он ссылается на сведения, которые знал детально и, вероятно, в болгарские тетради как раз и записал.

— А эти затопленные…

— Постойте, Зиман, если хотите разобраться, не отвлекайте каждый раз.

…а когда она затронула вопрос о передаче собрания американским офицерам, ее шеф отрезал, что это было бы государственной изменой и что лучше просто взорвать коллекцию. Георга знала, что «лучшее» хранилище находится на дне сырой шахты и там не установлены кондиционеры, а значит, бронзовые изделия там очень быстро покроются неустранимой свинцовой патиной, а кроме того, направленные в ту сторону грузовики окажутся как раз на пути отступающей армии…

— М-м-м, оказывается, для бронзы и монет это было неудачное место. Я ошибся. В любом случае дедушка исключительно мастеровито пишет. Как будто влез в череп героини. Глядите, сколько уморительных штришков.

На вечер вахмистр пригласил ее в свой домик, нажарил картошки и подарил ей одежную щетку, сохранившуюся в вещах его дочери. Он, верный присяге, спасал жену полковника, и та, оправившись от ужаса, еще и попрекала его за чересчур энергичные действия: чтобы уберечь ее от зажигательных снарядов, вахмистр усадил полковницу в пруд с золотыми рыбками, а затем подкрепился ее коньяком. Из-за этого под вопросом оказалось его продвижение по службе. Он был задет.

— Но почему в переводе? Кто и когда сей перевод изготовил? Превосходно звучит по-немецки, я бы сказал, лучше бы и Георге не суметь.

— Господи! Ну конечно, вы правы! Бэр! Я никак не проснусь. Это же и есть от Ребеки. Не сообразил. Да, это настоящий Георгин мемуар. Он и написан по-немецки. Ребека обещала отксерить и оставила. Ужасный почерк, правда, с готическими заковырками, проклятие. Не знаю, как буду разбирать. А пишет о себе в третьем лице, ну да. В соответствии со знакомым психологическим механизмом.

— Как, вы двадцать лет работаете и не умеете читать готику? Ладно, я прощаю, но только сегодня, за невыспанность. Овладейте готикой немедленно. Так и быть, я поперевожу. М-м-м… Интересно. А, вы за документами на Ватрухина? Можно попросить вашу бизнес-карточку? Вот моя. Да, принимаем заявки, ждем. Вы здесь, Зиман? Видите, что делается! Ну давайте, где вы, я перевожу.