Книга Последний рыцарь короля - Нина Линдт

Рыцарь был без сознания, донна осторожно разрезала одежды на его теле и увидела рану. Пока она обмывала его, она не могла не восхититься красотой его тела: крепкий и широкий торс с выступающими мышцами, пусть даже изуродованный раной. Было видно, что его бережно перевязали и положили мазь, кровотечения не было, воспаления тоже. Анна промыла рану и снова туго перебинтовала Рыцаря, стараясь не обращать внимания на привлекательность раненого. От прикосновения к его горячей коже она чувствовала, как по телу разливается призрачное, неясное томление, нежность. Она перебинтовала сотни мужских тел во время похода, но почему-то именно он взволновал ее и совершенно некстати. Подушечки пальцев стали вдруг чувствительными, и осязание обострилось, она словно пыталась считать с кожи насмешливого незнакомца его историю. Что ж, можно со смелостью утверждать, что проказой он изуродован не был точно, иначе все его тело было бы в следах болезни. Когда взгляд ее упал на кожаную маску, донна решила посмотреть, что же за человек скрывается под ней. Она нащупала в волосах Рыцаря завязки, и только ее пальчики напряглись, чтобы развязать тугой узел, как кто-то резко схватил ее за руку. Анна испугалась и вздрогнула, встретившись взглядом с Рыцарем.

– Никогда, донна, – глухим, загробным голосом прорычал он, и мурашки побежали у нее по коже, – никогда не срывайте покров с живой тайны. Если я умру, только если я умру, донна…

– Хорошо, – еле выговорила она, пытаясь выдернуть руку.

– Дайте мне слово, поклянитесь своей жизнью, что больше не станете срывать с меня маску, – он знал, что делал ей больно, ее личико исказилось от его хватки.

– Я клянусь вам своей жизнью, я обещаю вам, что не стану…

Он внезапно отпустил ее, его рука упала на кровать. Тяжело дыша, он закрыл глаза.

– А теперь оставьте меня, я хочу отдохнуть.

Она испуганно смотрела на него некоторое время, приходя в себя от неожиданности. Потом поднялась и вышла, забрав грязные бинты и плошку с водой.

Рыцарь поправлялся, но донна с огорчением замечала, что ему не нравится, когда она перевязывает его. Ни один из крестоносцев не вел себя с нею так холодно и отстраненно, когда она ухаживала за ними. Она словно причиняла боль каждым своим прикосновением к его телу, от этого движения становились неуклюжими, и она теряла былую ловкость и сноровку. Да еще его широкие плечи, красивые руки, все тело словно стройный и торжественный собор, возведенный для поклонения мужской красоте. Анна краснела от этих мыслей, гнала их прочь и размышляла, насколько сильно он, должно быть, изуродован, если носит маску. Рыцарь не разговаривал с ней, не шутил, как иные раненые, перевязка проходила в молчании, и донна торопилась уйти прочь. С возвращением Рыцаря, вопреки ее ожиданиям, легче ей не стало, одиночество и страхи остались с нею. Она расспрашивала Рыцаря, удалось ли ему что-нибудь узнать о переговорах, он рассказал ей, что король сдал Дамьетту и уехал с освобожденными воинами в Акру.

– В Акру? – испуганно повторила донна. – Но как же мне попасть туда?

– Я отведу вас. Мы отправляемся через три дня, я уже попросил Шенуду приготовить все для отъезда.

– А если король решит вернуться во Францию?

– Мы постараемся приехать туда раньше.

Донна с недоверием посмотрела на человека, лежащего перед ней. Ей предстояло снова оказаться с ним один на один, а за все это время ей так и не удалось усмирить свой страх перед незнакомцем.

– Почему вы так странно смотрите на меня? – Рыцарь спросил это скорее с любопытством, чем с осуждением. Донна решила сказать правду.

– Я боюсь вас.

– Я знаю.

– Почему вы скрываетесь за маской? Неизвестность хуже всего, неужели не понимаете? Я не могу понять ничего, вы говорите, а я не вижу вашего лица, и все ваши слова пугают меня.

– Смотрите мне в глаза, донна, они никогда вам не солгут.

Донна подошла ближе и заглянула в глаза Рыцаря. Глаза его были серыми, темными, словно взволнованные воды реки. Донна смотрела и не могла понять, почему ей кажется, что она уже видела этого человека когда-то очень давно, настолько давно, что воспоминания превратились в тончайшую дымку, и она с трудом улавливает это ощущение.

– Я не могу прочитать ваши глаза, – горестно покачала она головой.

– Жаль, донна, – Рыцарь прикрыл веки. – Мне всегда казалось, что они выдают меня. Оказывается, они так же безлики, как и эта маска.

Донне показалось, что слова «эта маска» он произнес с ненавистью и усталостью. Рыцарь задремал, а донна еще долго смотрела на него, на сильные руки, мощную фигуру, и ей все время казалось, что он не спит, а тоже наблюдает за ней.

Я не знала, что и думать о своем странном спутнике. Раздумья мои были прерваны шумом капель по крыше. Я вдруг почувствовала дикую радость, как если бы в комнату ворвались мои милые друзья. Дождя я не видела уже очень давно, казалось, что вечность назад на лицо мне падали прохладные капли. Дождь! Боже мой! Дождь! Я вдохнула воздух, и он показался мне чуть прохладнее. Господи! Как же благословен Ты, что придумал дождь! Я выскочила из хижины и тупо остановилась: небо было все таким же нещадно голубым, а воздух – горячим. Но я же отчетливо слышала стук капель по крыше! Я оглянулась вокруг и снова услышала шорох дождя. Звук исходил от мальчика, который сидел возле соседней хижины и переворачивал деревянную трубку, из нее-то и слышались столь божественные звуки. Камни в деревянной трубке разбередили тоску по дождю, и возвращаться в хижину было тяжело. О, когда же я, наконец, вдохну прохладный воздух Европы? Неужели мой поход когда-нибудь закончится?

Донна и Рыцарь покинули селение коптов вечером сразу, как только спала жара. Рыцарю помогли подняться на верблюда, донна, расцеловав на прощание жену Шенуды, раскачиваясь в высоком седле, отправилась следом за ним. Они шли всю ночь, бубенчики на верблюде Рыцаря звенели в темноте, донна в полудреме следовала за ним. Днем они подошли к низким скалам и переждали в расщелине жару, вновь выйдя лишь вечером.

Путешествие по пустыне проходило спокойно и без потерь. Ни ссор, ни перебранок, донна молча сносила замечания Рыцаря, он – ее, они словно заключили негласный договор терпеть друг друга. Она перевязывала его, чувствуя, что он вздрагивает от каждого прикосновения. Он иногда долго рассматривал ее во время еды, и кусок не лез в горло. Она по-прежнему боялась его. Особенно страшно было ложиться спать в пустыне, спать одной, отвернувшись от спутника, спать, дрожа от холода, обдумывая события дня, стычки, противоречия, непонимание.

Но на вторую ночь она подумала, каково ему, раненому и страдающему от холода, несущему ответственность за их поход. Дождавшись, когда он задремлет, она легла рядом с ним, накрыла его своим плащом, согрела его и согрелась сама. Она уснула крепко и не знала, что, почувствовав ее рядом, он проснулся и, поняв, что она сделала, улыбнулся в темноте.

Донна дала себе слово, что когда они прибудут в Акру, и он, наконец, откроет свое лицо, чтобы ни ждало ее под этой кожаной маской, она не отвернется от него и отблагодарит.