Книга Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования 1941-1944 - Александр Гогун

За это время противник нас обнаружил и окружил. Были закрыты все выходы за исключением одного села Николаевка, которое мы занимали, все остальные окружающие села были заняты противником. Таким образом, у нас оставался единственный выход — прорываться на юг и маневрировать по области. Тов. Бурченко собрал командиров винницких отрядов и предложил идти вместе с нами, они согласились, а Мичковский отказался, оставив себе 150 человек и комиссара Васильева, остался с ними в Винницких лесах. После нашего ухода немцы их здорово погоняли, наскочили на них неожиданно, прочесывая лес. Они потеряли в этом бою много людей, Васильев был тяжело ранен»[1367].

На другом берегу Днепра в этот же момент происходило нечто подобное. Командир Полтавского соединения Михаил Салай информировал УШПД о том, что отряды под командованием Ивана Бовкуна, Николая Таранущенко и Василия Чепиги не хотят взаимодействовать с ним для усиления ударов по немецким коммуникациям[1368].

Причиной ссор между партизанскими вожаками были, в основном, черты их характера. В частности, писатель Николай Шеремет писал в начале 1943 г., что у многих партизанских командиров очень развито самолюбие: «Нужно некоторым из них привить чувство большевистской скромности и ответственности. Часто можно услышать от командира партизанского отряда, что он во вражеском тылу — царь и бог. Кто с него спросит? Ему виднее. Что не так — после войны будет отвечать…»[1369]

Слова Шеремета прекрасно подходили к командиру соединения им. Берии Андрею Грабчаку. О том, из-за чего он ругался с соседними командирами, узнали даже представители немецких спецслужб: «Нервный до такой степени, что порой больше похож на сумасшедшего. Много болтает, прославляет себя и свои способности, поэтому командиры банд относятся к нему, как [к] несерьезному полусумасшедшему человеку. Он это замечает и со всеми ссорится. (…) Сам придумал себе кличку “Буйный”, желая кличкой соответствовать своим действиям. (…) Чрезвычайно насторожен к приходящим “новичкам”, большинство новых расстреливает по одному тому, что они кажутся ему подозрительными»[1370]. О том же писал в ЦК секретарь Каменец-Подольского подпольного обкома КП(б)У Степан Олексенко: «Занимался отрядом Грабчака-“Буйного” и Подкорытова-“Спартака”. Приказы их еще страннее, чем радиограммы. Люди отряда страдают манией преследования немецкими агентами. Грабчак — опасный дурень, мечтающий о славе и больших делах. Диверсионная работа и засады весьма сомнительны, а утопических проектов много, комиссар достоин командира. Они никому в отряде не верят, установили тайных контролеров для диверсионных групп»[1371].

Многие действия этого партизанского командира и составленные им документы заставляют со вниманием относиться к утверждениям о психических расстройствах Грабчака. Например, по свидетельству Ильи Старинова, «Буйный» заявил местным жителям, чтобы они в разговорах с немцами не скрывали численность и расположение его партизанского отряда, а около лагеря поставил настоящую пограничную заставу — в качестве своеобразной демонстрации силы[1372]. В другом случае Грабчак самовольно пытался назвать свое соединение именем начальника УШПД, что вызвало резкие возражения Тимофея Строкача[1373].

Даже во время в общем-то рядовых конфликтов с соседями стиль действий Грабчака был весьма странен. Например, после того, как соседний партизанский отряд задержал двух партизан из соединения им. Берии, Грабчак сделал логичный шаг — направил командиру отряда требование вернуть партизан. А вот форма этого письма показывает психологические особенности «Буйного»: «В случае Вашего сопротивления добьюсь перед Москвой в кратчайшие сроки принятия мер в отношении Вашего отряда, как срывающего огромную политическую кампанию по организации восстаний крупных гарнизонов.

Национальный психологический склад в районе моих действий имеет исключительно колоссальное политическое значение, распыление которого ни в коем случае недопустимо. Прошу учесть важность данных мероприятий и выполнить мое предложение. В случае невыполнения Вы будете привлечены к ответственности Центральным штабом партизанского движения Украины»[1374].

Неприязнь после личной встречи возникла между командиром Ровенского соединения № 2 Иваном Федоровым и командиром отряда им. Сталина Черниговско-Волынского соединения Григорием Балицким, записавшем в дневнике: «Настоящий мильтон (И. Федоров до войны служил в милиции. — А. Г.), большой чудак, болтун, бездельник. Побыли у этого чудака до 9 часов утра 10.1-44 г. Впечатление осталось об этом [унтере] Пришибееве очень отвратительное»[1375].

Немецкие разведчики отметили одну из основных черт личности и другого командира, Михаила Наумова — высокомерие: «Развязен и заносчив перед своими коллегами по бандитизму»[1376]. В личных письмах к другим партизанам часто прослеживается желание Наумова как-то уязвить респондента. Например, в письме Шитову Наумов поставил постскриптум: «Я бы мог, конечно, информировать Вас о проступках некоторых Ваших партизан, но они мне сказали, что Вы со штабом находитесь где-то за железной дорогой, в Белоруссии»[1377]. Устав от склоки, Наумов послал Шитову письмо, в котором пригласил его на примирительный обед, но даже в этом случае продемонстрировал снисходительное отношение: «Я, хотя и не пьющий, но заказал специально для вас подготовить горилки»[1378]. В другом случае в письме Хрущеву командир кавалерийского соединения продемонстрировал свое самомнение. Он безапелляционно заявил, что «партизанское движение Украины» находится в глубоком кризисе, вызванном бездельем большинства партизанских вожаков: «На мой взгляд, до сих пор на Украине воевали только Ковпак, Андреев, Мельник, Федоров и некий Наумов (простите за нескромность)»[1379]. Командир кавалерийского соединения предлагал для преодоления кризиса поставить во главе зафронтового филиала УШПД Сидора Ковпака, который «не постеснялся бы установить жесткий контроль на месте над всеми партизанскими формированиями». «Смелое» предложение