Книга Ответ знает только ветер - Йоханнес Марио Зиммель

В этот вечер я встретил здесь тех, кого на Лазурном Берегу называют сливками сливок общества, и мне стало нехорошо при мысли, до какой степени я неуместен здесь и в то же время — как нам обоим, Анжеле и мне, было необходимо находиться здесь, среди очень богатых, очень знаменитых, очень могущественных и очень красивых. Анжела и супруги Трабо наперебой называли мне тех, кого знали: тут были «отцы города» из Канн и Ниццы, политики из Южной Франции, префекты нескольких департаментов, аристократы, художники, музыканты, ученые, промышленники и банкиры — и конечно же супружеские пары Тенедос, Фабиани, Саргантана, Зееберг и Торвелл. Присутствовали здесь и высшие чины французских и американских вооруженных сил. Все женщины были в вечерних туалетах, мужчины в смокингах, офицеры в парадных мундирах с огромными орденскими колодками, а драгоценности, которые я здесь увидел, стоили в общей сложности многие сотни миллионов долларов.

Когда нас вели к нашему столику, в общем шуме голосов возникла небольшая пауза, и я заметил, что очень многие обернулись в нашу сторону. Казалось, все они на миг перестали дышать. Один кинооператор снимал нас, двигаясь перед нами спиной вперед. Знаю, что это звучит глупо и пристрастно, но это чистая правда: из множества писаных красавиц, собравшихся здесь в этот вечер, Анжела была самая красивая. Ее ярко рыжие волосы горели огнем, лицо сияло, желтое платье оттеняло загорелую кожу и сидело, как влитое. Фонтаны света взлетели вверх и осветили два флага, стоявших рядом, — французский и американский. Музыкантский взвод с одного из авианосцев заиграл Марсельезу. Все встали. Потом зазвучал американский гимн. Его мы прослушали тоже стоя, американцы — как военные, так и штатские — приложив руку к сердцу. Потом на сцене появился другой оркестр. Он исполнил сначала опереточные мелодии, потом неумирающие джазовые шлягеры. Лучи прожекторов телевидения то и дело ложились на наш столик, и один из операторов частенько держал нас в кадре.

— Все идет, как надо, правда? — спросила Паскаль.

— Да. Спасибо, Паскаль, — ответил я.

Было очень тепло, ни малейшего ветерка. Огромные флаги вяло свисали вниз. Когда начали подавать кушанья, я обратил внимание на даму в длинных перчатках до локтей, сидевшую за соседним столиком. Она не сняла перчаток. В ожидании следующего блюда она брала пальцами в перчатках маленькие кусочки хлеба и намазывала их маслом. Некогда ее перчатки были белыми. Теперь же давно выцвели и посерели. Все вместе выглядело довольно неаппетитно. Паскаль проследила за моим взглядом.

— За тем столиком сидят самые высокородные аристократы, какие только у нас есть, — сказала она. — Твоя чаровница в длинных перчатках — княгиня…

Она назвала ее имя.

— Она что — всегда так ест?

— Всегда, — ответила Паскаль. — Видно, у князей так принято. Во всяком случае, в ее роду. Эта дама и в рулетку играет в этих же перчатках. Причем каждый вечер.

— В тех же самых?

— В тех же самых! Может быть, она суеверна.

— Во всяком случае, она очень озабочена чистотой, — вставил Клод. — И постоянно талдычит всем и каждому, как негигиенично брать жетоны голыми руками.

После ужина на сцене выступала какая-то балетная труппа. Теперь лучи прожекторов, установленных на крыше казино, окрашивались в разные цвета. Все становилось то голубым, то красным, то желтым, то зеленым. Потом был объявлен гвоздь программы: Эстер Офарим. Она пела американские, французские и израильские песни и заслужила гром аплодисментов. После этого большая сцена была отдана танцующим.

Первым вышел на сцену Клод Трабо с Анжелой, вновь притягивая к себе объективы кинокамер и взгляды большинства присутствующих. Я пригласил на танец Паскаль. Мы танцевали, прекрасно видя, что нас снимают на кинопленку. Сцена мало-помалу заполнилась танцующими парами. С покоем пришлось распрощаться. Нам почти не удавалось вернуться к нашему столику. После Трабо с Анжелой танцевал Зееберг. Он просил ее оказать ему эту честь излишне вежливо, чуть ли не подобострастно.

За ним последовали Тенедос, Фабиани, Торвелл, Саргантана, президент каннской полиции, американский адмирал, несколько офицеров. Когда я на какой-то миг оказался один за столиком, передо мной тут же возникла Бианка Фабиани. Ее платье опять едва прикрывало грудь.

— Вы на меня все еще сердитесь, мсье Лукас?

— За что? — Я поднялся.

— Сами знаете, за что. Я вела себя подло. Мне очень жаль. Прошу меня извинить. Пожалуйста, простите меня.

— Само собой разумеется, — ответил я. — С кем не бывает.

— Значит, вы на меня больше не сердитесь?

— Да я и думать забыл.

— Тогда потанцуйте со мной, пожалуйста.

Так мне пришлось танцевать с Бианкой Фабиани, бывшей «Лидо»-герл, а она прижималась ко мне нижней половиной своего тела. Мы почти что топтались на одном месте. А телекамеры жужжали, вспышки то и дело освещали нас. После танца Бианка подвела меня к столику супругов Тенедос, и мне пришлось танцевать с Мелиной, а потом и с Марией Саргантана. И только под конец мне наконец-то удалось потанцевать с Анжелой. Это был вальс. И я сказал:

— А теперь давай покажем им всем класс.

Я крепко прижал Анжелу к себе, словно мы с ней были одни. Все телевизионные камеры мгновенно направились на нас, фоторепортеры защелкали вспышками, остальные пары как по команде отступили на задний план, мы с Анжелой остались на сцене одни, под огромными полотнищами флагов над сверкающим морем. Когда вальс кончился, стоявшие вокруг нас люди устроили нам настоящую овацию. Громче всех хлопали в ладоши Бианка Фабиани и Атанасий Тенедос.

— Так, — резюмировала Анжела. — По-видимому, нас простили.

— По-видимому, это так, — сказал я. Я видел их вблизи, этих супербогатых, супермогущественных, суперзнаменитых и суперкрасивых, и на память мне пришел Гастон Тильман, сказавший: «Наш мир порочен. И таким пребудет в веках».

Мы как раз добрались до нашего столика, когда свет вдруг погас и в небе прямо над нами рассыпался огнями фейерверк. Мы сидели как бы в центре огнедышащего вулкана. Над нашими головами беспрерывно взрывались ракеты, покрывая ночное небо причудливыми силуэтами всех цветов, — звездами, цветами, снопами колосьев и лопающимися огненными шарами. Искры дождем сыпались вниз и падали в море, в котором отражалось все это буйство красок и света.

Анжела прижалась к моему плечу и сказала мне на ухо:

— Так бывает на Рождество и под Новый год. Мы увидим это вместе. Боже, Роберт, я и подумать не смела, что когда-нибудь еще испытаю такое счастье. — Она наклонилась и поцеловала меня, а вокруг нас все рвались и рассыпались огнями ракеты фейерверка.

52

Конечно, большинство гостей проследовало в большой игральный зал, в котором стояло гораздо больше столов, чем в «Муниципаль», — это было настоящее летнее казино. Анжела села было играть — и проиграла. Я играть не стал, сидел у длиннющей стойки бара и пил один бокал шампанского за другим. На меня вдруг навалилась какая-то непонятная усталость и грусть. Я попросил еще один бокал шампанского — уже четвертый — и тут заметил, что начинаю пьянеть, сразу почувствовал себя лучше и стал поглядывать на кассу и на окошки обмена. Позади них была та маленькая комнатка со стальными сейфами. Тринадцатый принадлежал Анжеле. И в этом сейфе лежал конверт с бумагами цюрихского банка, подтверждающими наличие на моем счету 17 800 500 швейцарских франков. Представить себе это было приятно, и я то и дело этим грешил…