Книга Падение Берлина. 1945 - Энтони Бивор

Из более чем миллиона восьмисот тысяч выживших советских военнопленных двести семьдесят семь тысяч были отпущены домой, миллион двести тысяч отправлены в армию или рабочие батальоны. К марту 1946 года в рабочих батальонах находилось порядка трехсот тысяч человек. Триста тридцать восемь тысяч человек — как правило, бывшие коллаборационисты и предатели — были переданы специальным органам и заключены в лагеря НКВД. (См.: Война 1941–1945: Факты и документы/Под ред. О.А. Ржешевского, — М., 2001.)

Сталин и его маршалы мало заботились о сохранении жизней своих солдат. Потери всех трех фронтов, вовлеченных в Берлинскую операцию, были очень велики — семьдесят восемь тысяч двести девяносто один погибший и двести семьдесят четыре тысячи сто восемьдесят четыре раненых. Российские историки сегодня признают, что среди причин таких тяжелых потерь было и желание советского командования захватить Берлин раньше союзников, и концентрация на сравнительно небольшом участке сражения большого количества армий, зачастую обстреливавших друг друга.

Отношение официальных советских властей к своим изувеченным ветеранам было абсолютно бессердечным. Счастливчики, получившие протезы, выглядели на них все равно как искалеченные участники Бородинского сражения — те же деревянные и грубые костыли[1013]. Но это было еще не все. Вскоре местные власти больших городов Советского Союза решили, что вид подобных "самоваров" портит вид подчиненных им территорий. Инвалидов хватали и отправляли в провинцию. Многие из них были посланы на Крайний Север, на Белую Землю, как будто они также были узниками ГУЛАГа.

Злость и недовольство советских людей принимали в это лето различные формы. Среди них наиболее ужасными были случаи проявления антисемитизма. Евреи, проживавшие в Средней Азии, вдруг обнаружили, что им угрожает опасность со стороны коренного населения. Нередки были случаи избиения их на рынках и в школах. Местное население кричало евреям, чтобы те подождали еще немного, пока мужчины не возвратятся с фронта. И тогда они убьют всех евреев[1014].

Власти расценивали все эти случаи как проявление простого хулиганства и часто даже не наказывали виновных.

Самый серьезный случай проявления антисемитизма произошел в Киеве. В начале сентября 1945 года два пьяных военнослужащих напали на майора войск НКВД, поскольку тот являлся евреем[1015]. Тем не менее майор сумел вовремя вытащить свой пистолет и застрелить обоих нападавших. Похороны военнослужащих превратились в демонстрацию насилия. Масса людей вышла на улицы и несла гробы на руках. Как нарочно, вскоре на их пути оказался недавно восстановленный еврейский рынок. В тот самый день порядка ста евреев получили телесные травмы — пятеро из них скончались, а еще тридцать шесть были госпитализированы с серьезными ранениями. Все последующие несколько дней в городе сохранялась неспокойная ситуация. Власти Киева были вынуждены даже поставить вокруг рынка постоянную охрану. На этот раз они не могли отделаться объяснением, что в городе произошла простая "хулиганская выходка". Даже членов Центрального комитета и Коммунистической партии Украины назвали "худшими последователями" Геббельса. Но на следующий год "Черная книга" холокоста Гроссмана и Эренбурга была изъята из обращения.

Сегодня невозможно точно определить, насколько глубоко антисемитизм укоренился в самом Сталине и насколько он базировался на его ненависти к Троцкому. Естественно, исходя из того, что и сам Троцкий был интернационалистом, Сталин полагал, что евреи связаны между собой одной интернациональной сетью, в чем их нельзя не подозревать. Космополитизм в этом смысле подразумевал предательство. Истерия антисемитизма и борьбы с космополитами достигла своего пика в период так называемого "дела врачей", организованного незадолго до смерти Сталина. Несмотря на то что советский лидер был грузином по национальности, он стал к тому времени сродни русскому шовинисту. Подобно другим некоренным вождям, таким как Наполеон или Гитлер, он накинул на себя мантию защитника интересов титульной нации. В своей известной речи по случаю победы, произнесенной на торжественном приеме 24 мая 1945 года, он выделил русский народ среди других национальностей Советского Союза[1016]. Он поблагодарил его "за ясный ум, стойкий характер и терпение". Тем самым Сталин дал и политическую оценку тем народам (проживающим в основном на европейском юге страны), которые были насильственно депортированы в Среднюю Азию. Десятки тысяч представителей этих народов умерли во время ссылки. Однако Сталин в отличие от Гитлера был все же больше политическим практиком, чем расистом.

Поскольку теперь уже ничто не могло умалить достижение русского народа — "русского" триумфа в войне, — партийная линия сосредоточилась на восхвалении одного-единственного человека: "Нашего великого гения и полководца, товарища Сталина", которому страна была обязана своей исторической победой[1017]. Сталин беззастенчиво выставлял собственную фигуру вперед, когда говорилось о победе в какой-нибудь исторической битве, и ни словом не упоминал о себе, когда речь шла о неудачном сражении. Военачальникам всегда приходилось говорить о его выдающейся роли в войне, подчеркивать его мудрость и гениальность. Касаться собственных заслуг генералам было очень опасно.

У Сталина вызывал подозрение любой человек, которого начинали хвалить на Западе. Ему, естественно, не понравилось, когда в американской и британской прессе стали превозносить маршала Жукова. Несмотря на то что советский лидер был напуган возросшей мощью Берии, главной заботой Сталина явилась огромная популярность в войсках его собственного заместителя. Во время визита в СССР генерала Эйзенхауэра Жуков не отставал от него ни на шаг. Маршал даже сопровождал союзного командующего во время перелета в Ленинград, заняв место в персональном самолете Эйзенхауэра. Где бы ни появлялись два полководца, они приветствовались самым торжественным образом. Позднее Эйзенхауэр пригласил Жукова и его "военно-полевую жену" Лидию З. посетить с визитом Соединенные Штаты. Однако Сталин немедленно вызвал маршала в Москву, что расстроило этот план. Советскому лидеру было совершенно ясно, что Жуков создал абсолютно неформальные отношения с союзным командующим. Жуков прекрасно сознавал, что Берия пытается найти на него компромат. Но ему тяжело было представить в то время, что главная опасность исходит не от этого человека, а от сталинской ревности. В середине июня в Берлине прошла его пресс-конференция перед журналистами. Отвечая на вопрос, относящийся к смерти Гитлера, Жуков был вынужден признать перед всем миром, что тело фюрера еще не найдено и "что стало с ним в дальнейшем, неизвестно"[1018]. Примерно 10 июля Сталин вновь позвонил Жукову и спросил, где находится труп Гитлера. Несомненно, советскому лидеру доставляло удовольствие играть с маршалом подобным образом. Когда спустя двадцать лет Жуков наконец узнал от Елены Ржевской всю правду об обстоятельствах этого дела, он все равно не мог поверить, что таким образом Сталин пытался унизить его. Он настаивал на том, что был очень близок к Сталину. Более того, Сталин якобы спас его от Берии и Абакумова, которые желали устранить маршала. Возможно, что Абакумов, глава СМЕРШа, являлся движущей силой в кампании по дискредитации Жукова, но Сталин хорошо знал, что происходит, и одобрял все действия главы контрразведки[1019].