Книга Сальватор. Том 1 - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И он пропел на расхожий мотив:
Мы любим горячо, об этом знают все,
Мсье Лю, лю, лю,
Мсье До, до, до,
Мсье Лю,
Мсье До,
Мсье Людовика!..
Но Розочка посмотрела на злого мальчишку так кротко, что тот внезапно оборвал пение и сказал:
– Нет, нет, ты его не любишь! Видишь, сестричка, какое у меня доброе сердце? Слушай, Броканта, мне кажется, сочинять такие стихи, как господин Жан Робер, нетрудно: видишь, у меня получилось само собой… Все решено: буду поэтом.
Однако болтовня Розочки и Баболена не отвлекла Броканту от мрачных мыслей.
Она стояла на своем; потом мрачным голосом проговорила:
– Ступай к себе, девочка моя!
Она повернулась к Баболену, зевавшему во весь рот, и прибавила:
– И ты тоже отправляйся спать, бездельник. А я пока подумаю, как умолить злую судьбу. Иди спать, девочка.
– Ну, наконец-то разумные слова за все время, пока ты тут болтаешь, старая ведьма! – облегченно вздохнул Людовик.
Розочка поднялась к себе в комнату, Баболен вернулся в постель, а Броканта заперла окно, чтобы, вероятно, никто не мешал ей думать.
Людовик перешел на другую сторону улицы и прислонился спиной к противоположному дому. Оттуда он стал смотреть на освещенные окна Розочки за небольшими белыми занавесками.
С той самой минуты, как запоздалая любовь поселилась в сердце Людовика, он дни напролет мечтал о Розочке, а с наступлением темноты подолгу простаивал под окнами девочки, как Петрус гулял перед дверью Регины.
Стояла прекрасная летняя ночь. Синий сумеречный свет, разлитый в воздухе, был чист и прозрачен, словно дело происходило в Неаполе. Луны не было видно, зато звезды искрились серебром. Все это напоминало тропический пейзаж, когда, как сказал Шатобриан, тьма – это не ночь, а отсутствие дня.
Людовик не сводил взгляда с окон Розочки, всей душой отдаваясь охватившему его волнению, и наслаждался несказанной прелестью этой ночи.
Он не сказал Розочке, что придет, они не назначали друг Другу свидания. Но девушка знала: не проходило вечера, чтобы Людовик не появился около полуночи или часу ночи и ждал, когда, поднявшись к себе, она отворит окно. Его еще больше утвердило в этом мнении то, что, едва осветившись на мгновение, окна сейчас же погрузились в темноту. Розочка оставила свечу в туалетной комнате, потом потихоньку отворила окно и, ставя на подоконник розовый куст, окинула взглядом улицу.
Ее глаза, еще не привыкшие к темноте, не сразу узнали Людовика в тени под дверью противоположного дома.
Зато Людовик отлично все видел, он подал голос, заставивший Розочку затрепетать всем существом.
– Розочка! – позвал он.
– Людовик! – отозвалась девушка.
Кто, кроме него, мог окликнуть Розочку таким нежным голосом, похожим на дыхание ночи?
Людовик одним прыжком очутился под окнами Розочки.
Перед домом Броканты стояла одна из тех высоких каменных тумб, какие теперь можно встретить лишь на углу какогонибудь старинного дома в Маре. Людовик вспрыгнул на тумбу, откуда, протянув руку, мог схватить и пожать Розочке ручки. Он долго не отпускал их, шепча лишь:
– Розочка! Дорогая Розочка!
Девушка не могла от волнения вымолвить даже имени молодого человека: она смотрела на него, и ее грудь вздымалась, а личико дышало жизнью и счастьем.
Слова были излишни: влюбленные отлично все чувствовали, но не умели выразить свои чувства и вложили все, что было у них на душе, в нежное рукопожатие и обменялись взглядами, похожими на гимн любви.
Людовик задержал руки Розочки в своих руках, а она и не думала их отнимать.
Он любовался ею, впав в восторженное состояние, знакомое младенцу или слепому, впервые увидевшему свет.
Наконец он нарушил тишину:
– Ах, Розочка! Дорогая Розочка!
– Друг мой! – ответила девушка.
Но как она произнесла это простое слово «друг»! С какой восхитительной интонацией! Передать это мы не в силах. Одно это слово привело Людовика в дрожь.
– Да, я ваш друг, Розочка! Самый нежный, самый верный и самый почтительный… Твой друг, твой брат, возлюбленная сестра!
В это мгновение он услышал шаги. Похоже, кто-то старался ступать тихо, но на пустынной мостовой они отдавались звонко, будто на плитах собора.
– Кто-то идет! – шепнул Людовик.
Он спрыгнул с тумбы и, торопливо перебежав дорогу, скрылся на углу Упьмской и Почтовой улиц.
Он разглядел вдалеке две тени.
Розочка тем временем притворила окно, но оставалась, разумеется, за занавеской.
Две тени приближались: двое мужчин как будто искали дом.
Подойдя к двери Броканты, они остановились, оглядели первый этаж, затем окна Розочки, потом тумбу, на которой незадолго до того стоял Людовик.
«Чего нужно этим двоим?» – подумал Людовик; он перешел улицу и крадучись стал подбираться как можно ближе.
Он двигался бесшумно и незаметно. Двое незнакомцев его не заметили, и он услышал, как один из них сказал другому:
– Это здесь?
«Что бы это значило?» – задумался Людовик, раскрывая сумку с инструментами и вынимая на всякий случай скальпель.
Однако двое уже, очевидно, увидели и сказали все, что хотели; они круто развернулись, перешли улицу наискосок и удалились по Почтовой.
– Ого! – пробормотал Людовик. – Значит, Розочке в самом деле грозит беда, о чем предсказывала Броканта?
Розочка, как мы сказали, закрыла окно, но оставалась стоять за занавеской: она видела, как двое мужчин уходят прочь по Почтовой улице.
Когда они исчезли из виду, она снова открыла окно и выглянула.
Людовик опять влез на тумбу и взял девушку за руки.
– Что это было, друг мой? – спросила она.
– Ничего, дорогая Розочка, – постарался ее успокоить Людовик. – Очевидно, двое запоздалых прохожих, возвращающихся домой.
– Мне страшно, – призналась Розочка.
– Мне тоже, – прошептал Людовик.
– Ты боишься? – не поверила девушка. – Ты? Ну, я-то почему боюсь – понятно: меня напугала Броканта…
Людовик кивнул, будто хотел сказать: «Это я знаю, черт возьми!»
– А я сейчас читаю книжку, которую ты мне дал: «Поля и Виргинию». До чего же красивая история! Такая красивая, что мне не хотелось уходить к себе.
– Дорогая Розочка!
– Но я знала, что ты должен прийти. А я все не поднималась… На чем я остановилась?
