Книга Буковски. Меньше, чем ничто - Дмитрий Хаустов

Буковски вел свою колонку с 1967 по 1969 год. Это был самый ходовой материал в журнале, и именно из-за него сам журнал стал знаменитым. Конечно, это еще не вышколенная и выдержанная проза «Почтамта», дебютного его романа, который появится только в 1971 году, однако уже здесь проявляются многие формальные и содержательные особенности, благодаря которым проза Буковски вскоре станет узнаваемой. Среди этих особенностей прежде всего выделим фрагментарность. В этом отношении колонка – это образцовая форма, в которой Буковски удачно соединяет свой стилистический минимализм, заметный уже по стихам, со стремительно разворачивающейся фабулой. Изначально заданные границы колонки избавляют от искуса многословия, они требуют самого мяса рассказа – это тем самым и замечательное упражнение в письме, и более того, готовый шаблон для рассказчика-минималиста. Выбранной форме Буковски уже не изменит – все его последующие рассказы будут в той или иной степени напоминать колонки из Open City.

Далее, характерна и ориентация издания на маргинальный, говоря на современный лад, контент. У автора развязаны руки, ему не приходится отбраковывать слишком странный, вызывающий или даже отвратительный материал. Отсюда та простота и сюжетная вольность, которая также перекочует в рассказы Буковски из его «журналистского» опыта: можно писать о том, как ты просыпаешься в незнакомой квартире с чудовищного бодуна, блюешь во все емкости, что под рукой, хорошенечко просираешься, быстренько вновь напиваешься и незамедлительно трахаешь что-то живое; можно писать – почему бы и нет? – о крылатом бейсболисте, который спасает команду благодаря своим крыльям, но перед решающим матчем соблазняется подосланной к нему бабенкой и лишается своих победоносных крыльев в жестоком столкновении с коварными бандитами (не спрашивайте, лучше сами прочтите…); можно писать про человека, с утра обнаружившего, что лицо его окрасилось в золото и зеленый горошек, отчего его внезапно одолевает желание убивать всех вокруг; можно писать и о человеке, совокупляющемся со своим домашним телефоном (да-да, с ним); можно писать об эпическом сражении с отвратительной сутенершей, у которой вместо кисти торчит крюк; можно писать о том, как по ошибке совокупляешься со своим другом – и даже без видимых последствий для дружбы…

В общем, можно писать о чем угодно – всё сойдет, как говорил антиметодолог Пол Фейерабенд. Такая свобода не может не баловать, и нужно проделать над собой немалую работу, чтобы вновь загнать себя в рамки приличия. По счастью, Буковски за эту работу и не думал приниматься. Он так и остался – с тех баснословных времен журнала Open City – над схваткой хорошего и плохого вкуса. То, что его интересовало, распространялось за отмеренные, нормированные и чтимые границы эстетически прекрасного. Впрочем, возвышенного тоже.

Развязность Open City, и в частности «Записок старого козла», привлекла к изданию внимание ФБР – еще одна встреча Буковски с этой очаровательной организацией. Серьезных последствий для самого писателя это расследование не возымело (в отличие от издателя, за которого взялись по-настоящему), но скорее даже сработало на имидж этакого опального автора, преследуемого репрессивной цензурой. Однако журнал всё-таки не продержался долго. Одной только славы Буковски было маловато, и через два года после запуска издание обанкротилось и закрылось. «Записки старого козла», позже изданные отдельной книгой (1969 год), это, пожалуй, всё, что осталось в литературной истории от достославного Open City.

Регулярно публикуемые стихи и колонка в журнале сделали Чарльза Буковски (для публикаций он избавился от отцовского имени «Генри», чем еще раз ему отомстил) локальной знаменитостью, этаким enfant terrible даже по меркам традиционно развязного американского андерграунда, в те времена почти что ничем уже не стесненного. Дебютный роман «Почтамт» смог вывести Буковски за пределы локальных и маргинальных художественных комьюнити: отныне он мог считаться Американским Писателем просто, а не Американским Писателем с небольшой пометкой «для долбанутых».

Перейти в разряд «для всех» ему помогли очевидные, высоко ценимые среди читателей отсылки к великой американской романной традиции: точный и мерный аскетический слог, аллергия на стилистическую и содержательную избыточность (проще говоря, минимализм), общепонятная лексика и общепонятные же сюжетообразующие компоненты (простая трудовая жизнь, проблемы социальных низов, участь исключенных и прочее), а также, конечно, классический американский юмор – скажем так, юмор сквозь плотно сжатые зубы.

Не претендуя на исчерпывающее и систематическое описание всех этих характеристик, попробуем здесь очертить и описать главное. Большая удача романа «Почтамт» состоит в том, что Буковски сумел органично использовать опыт поэта и новеллиста в (относительно) крупной прозе. Роман написан ритмически и чеканно, короткие фразы и предложения еще более, чем когда-то у Хемингуэя, складываются в большую поэму, будто бы в танце несущую читательское внимание вперед и вперед – без остановки. Приведу лишь один яркий пример музыкального слога Буковски в одном абзаце-периоде: «She was a good one all right, she was a good lay but like all lays after the 3rd and 4th night I began to lose interest and didn’t go back»[38]. Фраза звучит замечательно, и там таких много.

Членение фраз и абзацев неторопливо переходит в членение глав, которые могут восприниматься, почему бы и нет, как отдельные коротенькие рассказы или как колонка из того же журнала, разве что в менее сыром и безалаберном, более проработанном виде. В связи с этим еще одна большая удача романа – способность удерживать в целом разрозненные и достаточно самостоятельные фрагменты, хранить идеальный баланс между условной романной формой и то и дело мелькающей за нею формой сборника рассказов. Читатель не забывает, что перед ним единая история, но в то же время каждый фрагмент ее он вполне может воспринимать как самодостаточный. Буковски не всегда удавалось достичь такого баланса, и в этом отношении Post Office, как и Ham on Rye, главные его удачи в романной форме. Другие романы, какие-то больше, какие-то меньше, склонны утрачивать единство и превращаться в очередной сборник рассказов.

Единство дебютного романа, помимо однородной стилистической ткани, построено на единстве места и времени – почти что классических, но по сравнению с классикой сильно расширенных, увеличенных. Так, единое место – это почтовая служба, место работы, а единое время – это трудовой стаж, который Буковски – разве что с небольшими перерывами – там нарабатывал на протяжение 1960-х годов (он официально ушел с работы в самом начале 1970-го).

Однако главный связующий элемент романа – это его персонаж, он же автор, Генри Чинаски / Чарльз Буковски. В рассказах Чинаски отнюдь не всегда выступает центральным лицом повествования, он может не фигурировать под собственным именем, или же главным героем будет вообще другое лицо, тогда как роман только на Генри и держится, поэтому всё здесь становится персонализированным: место работы – это его место работы, трудовой стаж – это именно его стаж. «Почтамт» в карьере Буковски революционен именно тем, что он создает лицо – персонажа.