Книга Внучка бабы Яги - Татьяна Коростышевская

— Эх, Лутоня. — Яга сняла пробу большой деревянной ложкой, поморщилась и досыпала в чугунок из полотняного мешочка. — Там все не просто…

С истошным петельным визгом распахнулась дверь, в горницу через сени ввалился клуб морозного воздуха, а вслед за ним — уставший Зигфрид.

— Расчистил дорожку, принимай работу, хозяйка.

— Вот еще, буду я ноги лишний раз трудить, — вежливо ответила бабуля. — Разгреб снег, и ладно. Лучше объясни нашей девице, почему я ее элорийскому наречию не обучаю.

Студент не обиделся или просто виду не подал. Скинул в углу на лавку теплый зипун, варежки и, потирая руки, уселся за стол напротив меня. Помолчал, собираясь с мыслями, снял запотевшие в тепле очки.

— Знание этого языка дается только тем, кто хоть раз там побывал.

— Кем дается?

— Не знаю. Просто выходишь из портала и сразу начинаешь понимать чужую речь, будто в голову кто-то нужные слова вкладывает. А потом, даже когда покидаешь Элорию, это знание с тобой остается.

Надо ли уточнять, что мне сразу туда захотелось? Кто ж от такого подарочка откажется? Я-то точно не из таких. Хочу, хочу, хочу…

— Фрау Ягг, — повернулся студент к бабуле. — Может, отпустите со мной внучку на гуляние? Чего-то она бледненькая совсем. Силыч сказал, на площади скоморохи представление давать будут, да и на берегу сейчас весело. Пусть развлечется, а я за ней присмотрю.

Вот оглоед! Бледненькая я ему! Да с моей болезнью бабушка про притирки да замазки забыла. Вот рябые разводы сами собой и пропали. А то, что кожа у меня светлая, — так это порода у нас, яггов, такая. Как бы это на себя незаметно глянуть — в плошку с водой, а еще лучше — в блюдце волшебное? Спросить у Иравари — может, я собой дурна, может, и ни при чем были бабушкины ухищрения? Я засуетилась было, но притихла под тяжелым взглядом родственницы. Ой, не пустит…

— Отчего ж не погулять, коли дело молодое, — неожиданно решила бабуля. — А вечерком к нам приходи — будем твоему ректору ответ писать.

Зигфрид широко улыбнулся.

— Рано радуешься, — окоротила ведьма. — Я еще ничего не решила… Иди пока на дворе подожди. Лутоне приодеться надо.

— Я не буду этой гадостью мазаться, — опасливо пропищала я, указывая на котел, когда за студентом захлопнулась дверь. — Пахнет уж больно… Аж глазам больно, так оно пахнет!

— Вот сейчас как дам в лоб, — пригрозила мне ложкой бабушка. — Сразу начнешь прорицальные зелья от притирок отличать. Учишь ее, учишь… Бестолковка! Кыш с глаз моих, пока не передумала!

Я рысью кинулась к сундуку. Ёжкин кот! Это ж откуда у меня столько барахла насобиралось?

Погода радовала — мороз и солнце. Благодать! Зигфрид чинно топтался у крыльца. Вскинул голову, когда я вышла, уставился во все глаза и даже, кажется, дышать стал с перебоями — через раз. Не нравится? Подумаешь! Сам-то не принц заморский. Небось, всей деревней ему одежу справляли. И зипун, хоть теплый и добротный, но явно с чужого плеча — вон как на локтях-то затерся. Все равно обидно. Поэтому буркнула неприветливо:

— Рот закрой, горло застудишь.

— Ну просто Снегурочка! — отмер парень.

Уф! Значит, все-таки от моей красы ненаглядной ошалел. Я оглядела свою голубовато-белую шубку, поправила на затылке меховую шапочку и про себя помянула добрым словом Ляксея, который мне на эту красоту шкурок насобирал. Эх, жаль, простые катанки обуть пришлось — сапожки не в пример лучше смотрелись бы. Да только вот в такой мороз без пальцев на ногах остаться можно. Так что, как говорит наш староста под третью чарку, здоровье дороже. Я сразу повеселела.

Протиснувшись гуськом на укатанную общую дорогу, мы пошли рядом. Не сговариваясь, повернули направо — к реке. Барон бросал на меня косые взгляды и начинать непринужденную беседу не торопился.

— А она, говорят, совсем дурочка была… — начала я.

— Кто?

— Да Снегурка наша. Знаешь, на другом краю бирюк живет, то ли Роман, то ли Богдан — сейчас не упомню…

Зигфрид попытался поправить очки и покачал головой:

— Нет, не знаком.

— Ну так вот… — продолжила я. — Давно дело было, годков тридцать назад, как раз под конец освободительной войны. Ну, когда наш теперешний князь Стольный град брал, то есть освобождал из рук коварных узурпаторов…

Я села на любимого конька — страсть как люблю истории рассказывать. Зигфрид оказался слушателем благодарным: не перебивал, кивал в нужных местах, даже за локоток меня ухватил, чтоб ни словечка не упустить. А я разливалась соловьем:

— И к делу князюшка подошел с размахом — наемников нагнал видимо-невидимо. И северные варвары были со своими шаманами, и восточные колдуны, и… Да кого только не было! Даже дюжину боевых големов на штурм пустил.

Тут барон так стиснул мою руку, что я вскрикнула:

— Полегче, я-то не из глины!

— Прости, — смутился студент. — Я вашу новейшую историю плохо знаю. Как же ему удалось такое разношерстное войско собрать, да еще и под стены привести?

Вопрос был скользкий, углубляться в него не хотелось, поэтому я ответила кратко:

— Вещуны Трехликого порталы навели. Ты же знаешь, они мастера перемещений…

Зигфрид, видно, хотел еще что-то уточнить, да только я ему вопроса вставить не позволила, затарахтела, как глухарь на токовище:

— А дело было так. Возвращался в далекие жаркие страны докс Шамуил, чьи глиняные великаны сыграли решающую роль при штурме. Доксы считаются в народе людьми прижимистыми, чтоб не сказать — скаредными. Правда это или нет — судить не нам. Только Шамуил полностью народному мнению соответствовал. Он благополучно развеял своих кукол сразу после победы — их транспортировка обошлась бы дороже, получил с князя причитающуюся плату и не торопясь, пешочком, опять же в целях экономии, двинулся в родные края. Путь его проходил через Мохнатовку. На ночлег остановился он в халупке нашего то ли Романа, то ли Богдана. Не, вспомнила — Мирон того деда звать. А чтоб денежку не тратить — заплатил за постой кусочком пергамента.

— С формулой? — ахнул студент.

Я хихикнула:

— Ну да! Одним из тех, которыми он свое воинство оживлял. Докс рассудил, что колдовство слегка повыдохлось, ни на что большое силы его уже не хватит, а бирюку в хозяйстве — в самый раз. Ну дальше ты, наверное, догадался…

— Нет, нет! Требую продолжения истории.

— А дальше — как в сказке. Тогда Мирон еще не отшельничал, хозяйка у него была. Тоже, представь себе, баба скопидомная. Только дед за глину — помощника себе лепить, она в крик: «Ты чего добро переводишь! Лучше печь с того боку подмажь!» Дед в спор, она за ухват. Так до зимы и спорили. А потом Мирон плюнул и слепил девку из снега, оживил ее пергаментом, назвал Снегурочкой. И хорошо слепил — талант у деда оказался. Она у стариков во дворе жила, в избу-то ее боялись заводить, чтоб не растаяла. Красивая, говорят, была — сама беленькая, глазищи синие огромные и русая коса до самой земли. По деревне шла — мужики цепенели. Правда, говорить не могла, только мычала. Видно, дед что-то с заклинанием напортачил.