Книга Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь первый день они посвятили благоустройству своего жилья. Выбросили с ложа истлевшее сено вместе с дерюжкой, вымели, вычистили, подмазали где надо. Настя побелила стены и потолок. Нестор приладил в дверях крючок, наносил к печурке дров, затопил её. На ложе положили перину, привезённую с Гуляйполя, застлали лоскутным одеялом, поверх положили взбитые подушки. Вскоре в клетушке запахло жилым, хотя даже извёстка не могла перебить запах сыромятины и дратвы, въевшийся в стены старого жилья. Настя сияла, наконец-то она хозяйка этого угла.
Мария Лепетченко позвала их на ужин в дом, где в столовой, за составленными дугой столами, теснились первые коммунары, стучали ложками, хлебая единственное приготовленное блюдо — кулеш. Мария, варившая ужин в большом котле, и распоряжалась им:
-— Кому ещё добавить? Подходи.
Увидев вошедших Махно, тут же позвала:
— Идите сюда. Вот я вам место берегу.
Поставила перед ними миску, наполненную горячим хлёбовом, положила две ложки.
— Кушайте на здоровьичко.
После ужина Настя ушла в свою хибарку. Нестор остался на совет коммунаров и воротился уже много позже. Раздеваясь, сообщил жене:
— Завтра мы с тобой идём на веялку. Будем зерно очищать.
И в следующий день они попеременно крутили ручку веялки. Один крутил, другой подносил ведром и подсыпал зерно. Потом менялись местами. Настя была счастлива, наконец-то муж рядом.
Вечером смыли с себя грязь. Поужинали лапшой и опять Настя ушла в своё гнёздышко, а Нестор воротился, когда она уже спала, и раздеваясь сообщил:
— Завтра нас поставили на вывоз навоза в поле, Настенька. Хорошая работа, чистая, на свежем воздухе.
Но доспать эту ночь Нестору не пришлось, ещё в темноте в дверь застучали.
— Кто там? — спросил Махно.
— Нестор Иванович, открой. Это я — Лютый.
— Ну что случилось, Исидор?
— Беда, Нестор Иванович, из губернии комиссар явился. Мечет громы-молнии, грозит всеми карами, чуть не расстрелом.
— Т-так, — нахмурился Махно. — Ступай в дом, разбуди Лепетченко и Баскина.
В дом Махно явился уже одетым и с маузером на боку.
— Александр, — обратился к Лепетченко, — поднимай чёрную гвардию. Сколько у тебя сейчас?
— Семьдесят человек.
— Скачи по коммунам, командуй им «в ружьё» и намётом в Гуляйполе. Ты, Рувим, будешь руководить тут оставшимися. Воробьёва ни под каким видом не отпускай, пусть ремонтирует инвентарь.
— А вы скоро вернётесь?
— Откуда я знаю. Может, к вечеру, а может, через неделю. Ты батраков припрягай, сколь они будут волынить. А нет, пусть метутся к чёртовой матери, если не хотят работать в коммуне. У нас дело добровольное.
Махно на коне скакал в Гуляйполе в сопровождении Лютого и Ивана Лепетченко. Лютый посвящал Нестора в обстоятельства, ждущие его в Гуляйполе.
— Он ведь за что, комиссар-то, грозится. За тот угольный эшелон, который мы перехватили тогда на железной дороге. Уголь-то шёл в Екатеринослав.
— Ты что-нибудь говорил ему на это?
— Сказал, мол, без угля у нас бы остановились заводы.
— А он?
— А он кричит: за разоружение полка, за это, мол, расстрел. Да ещё и конфискация помещичьих земель противозаконна.
Подъехали к Комитету, Махно соскочил с коня, приказал Лютому:
— Ступай в гостиницу, приглашай комиссара.
Войдя в кабинет, Махно вынул из кобуры маузер, положил его у чернильного прибора.
Наконец дверь открылась и в комнату явился разгневанный комиссар в полувоенном френче (а-ля Керенский).
— A-а, наконец-то, — воскликнул он с недобрым торжеством. — Явился главный смутьян!
— Молчать! — рявкнул, привставая, Нестор. — Слушай приказ. Немедленно выметайтесь из Гуляйполя, даю вам на это двадцать минут и два часа на то, чтоб исчезнуть с нашей революционной территории.
— Да как вы смеете?! — задохнулся в гневе комиссар, но увидев, как Махно потянулся за маузером, подавился словом.
— В противном случае к вам будут применены меры согласно военному времени, — холодно отчеканил Нестор, пряча маузер в кобуру. — Исидор! Проводи гражданина до околицы. В случае сопротивления примени силу вплоть до оружия.
Гуляйпольские черногвардейцы, явившись на станцию Пологи в полном вооружении, потребовали от начальника станции немедленно предоставить им вагоны и отправить в Александровск.
Бледный издерганный начальник нашёл-таки два вагона, стоявшие на запасном пути, и предложил в них загружаться.
— А когда отправка? — спросил Махно.
— Как только прибудет поезд, идущий на Александровск, я вас цепляю за него.
— А когда он прибудет?
— Должен быть скоро, — вздохнул начальник, и из этого было ясно, что до «скоро» ещё далеко.
Нестор, проведший по тюрьмам более десяти лет, люто ненавидел эти заведения проклятого царского режима и дал себе слово в будущем уничтожать их при первой возможности, выпуская всех сидельцев на волю.
И когда до Гуляйполя дошла весть, что в Александровске тюрьма забита до отказа товарищами революционерами, в секции анархистов было принято решение: ехать в Александровск, внезапно атаковать тюрьму и освободить всех товарищей.
Черногвардейцы были настроены решительно:
— Свободу товарищам! Смерть угнетателям!
Махно даже предложил взорвать тюрьму, но для этого не было динамита. Решили: найдём в Александровске и взорвём.
Сразу после загрузки в вагонах было весело: едем, братцы! Надрывалась гармонь, топали особенно нетерпеливые плясуны, норовя проломить дощатый пол. Но постепенно гвардейцы затихали, начали томиться ожиданием.
— Нестор Иванович, иди пугни начальника, сколько можно ждать ещё?
— Причём начальник, поезда нет, — возражали другие. — Он тебе чё, родит тебе чё ли.
— А вон, кажется, родил, гля, бежит сюда.
По перрону действительно бежал начальник станции, держа в руках бумажку ц размахивая ею как флагом.
— Всё! Едем, хлопцы.
— Товарищи-и... товарищи... — кричал подбегая начальник. — Вот только что получена телеграмма из Петрограда, Временное правительство свергнуто, власть взяли коммунисты-большевики. Войне конец, земля крестьянам, фабрики рабочим.
— Ур-р-а-а-а, — завопили едва не в один голос черногвардейцы и посыпались из вагонов. — Наша взяла. Ура!
Махно схватил телеграмму, перечитал её быстро. Сердце его колотилось, отстукивая радостное: «Наконец-то! Свершилось! Свершилось во всей стране то, что они установили, лелеяли в гуляйпольской волости. У нас уже три месяца как земля отдана крестьянам. Мы! Мы были первыми, завоёвывая власть Советам!»