Книга В будущем году - в Иерусалиме - Андре Камински

Нет, я, пожалуй, уж слишком… Она совсем не старая. Она прекрасна, как павлин. Все мужчины, проходя мимо, оглядываются на нее. К тому же, с тех пор, как в нашем доме поселился Бальтюр, Хеннер перестал быть единственным светом в ее окне. Она влюблена в Бальтюра — это очевидно, но этого я не совсем понимаю. Спору нет, Бальтюр — человек. Человек до мозга костей, но Хеннер, как бы это выразиться, Хеннер — мужчина, рыцарь, сказочный принц. Пожалуй, Бальтюр чем-то лучше. Как сказал бы папа — ценнее.

Он поставил на кон всего себя. Ради свободы. Ради своей идеи самоопределения. Не будучи евреем, он готов отдать за нас жизнь, потому что мы гонимы. Он самоотвержен до последней крайности.

Хеннер не таков. Напротив, он думает только о себе. Он обхаживает меня только для того, чтобы распалить ревность в маме. При этом ему нет до нее никакого дела. Его просто бесит, что она восторгается Бальтюром.

Хеннер — записной эгоист. Он озабочен не столько изобретением цветной фотографии, сколько славой, но я все-таки уверена, что открытие свое он сделает. Папа в это не верит абсолютно. Для папы он просто враль и совершенно никчемный человек. Но я не сомневаюсь, что Хеннера ожидает настоящий триумф. Хеннер жаждет поклонения всего человечества. Он хочет, чтобы все его любили и боготворили. Он насквозь корыстен и не считается ни с кем. Именно такие люди добиваются своей цели.

О, Хеннер, зачем я так сильно люблю тебя?»

* * *

Столкновение между Хеннером и Бальтюром становилось неизбежным — это было очевидно. Произошло оно первого мая 1907 года и завершилось вничью.

Яна, Мальва и оба соперника сидели за завтраком и говорили о демонстрации, которая должна начаться в одиннадцать часов на привокзальной площади. Хеннер намазывал на хлеб мед и, окинув русского презрительным взглядом, решил его поддеть:

— Я полагаю, вы не упустите случая поучаствовать в столь важном мероприятии?

— Разумеется, а почему вы спрашиваете?

— Потому что вы чувствуете себя своим в этом стаде, не так ли?

— Почему вы спрашиваете об этом, хотел бы я знать?

— Я просто удивляюсь, что можно быть таким упертым. Два десятка лет кряду вы сражаетесь с ветряными мельницами капитализма, однако ровным счетом ничего не меняется.

— А вы, господин Хеннер? Я слышал, вы изобретаете цветную фотографию — шестнадцать лет кряду, и пока, насколько я знаю, вы ничуть не успешней меня.

— Мне остается всего один шаг до триумфа, господин Бальтюр, чего о вас никак не скажешь.

— Не будь таким высокомерным, Хеннер, — вмешалась в их спор Яна, — господин Бальтюр рисковал головой во имя своей идеи. Он приговорен к смерти. Тем не менее он продолжает бороться с тем же упорством, без оглядки на то, выиграет он или проиграет.

— Я полагаю, господин Хеннер, вы не слишком огорчитесь, не достигнув поставленной цели. Мне лишь трудно понять, почему вы сидите тут без всякого дела и ничего не предпринимаете. Безделье, позвольте вам заметить, это и есть начало конца.

— Сейчас же возьмите свои слова обратно, господин Бальтюр!

— Я наблюдаю вас уже почти год, господин Хеннер. Все это время вы не пошевелили и мизинцем, чтобы хоть на йоту приблизиться к осуществлению вашей идеи фикс. Хотите сказать, что это не так?

— Немедленно возьмите назад все, что вы тут наболтали, — закричал Хеннер, схватил со стола нож и угрожающе приблизился к сопернику, — не то я прямо сейчас пошевелю мизинцем ради моей идеи фикс и прикончу вас, вы, русский варвар!

— Ты оскорбляешь моего гостя, Хеннер, — крикнула ему Яна, вне себя от возмущения, — может быть, он русский варвар, но он готов пожертвовать собой ради нас, евреев, чего ты, как видно, оценить не в состоянии. Постыдись же, ты, хвастливый горлопан!

— Я уничтожу его!

— Потому что он высказал тебе правду! — с этими словами Яна выхватила нож из рук не на шутку разбушевавшегося Хеннера.

— И вовсе не правду он высказал, — всхлипнул Хеннер, который в одно мгновенье превратился в маленького человечка и задрожал всем телом, — еще нынешним летом, когда созреют хлеба, я куплю вам золотую карету с четырьмя арабскими жеребцами в упряжке.

— Не нужна нам никакая карета, Хеннер, а жеребцы — тем более.

— Но, Яна, твой муж — банкрот, если ты еще этого не поняла. Он по уши в долгах. Вот и сейчас, ни свет ни заря, он сидит в кофейне и спускает в карты последнюю пуговицу со своего сюртука. Того и гляди, в дверь постучат судебные приставы и выкинут вас на улицу. Но Хеннер Розенбах спасет вас. Мое изобретение — вовсе не идея фикс. Оно практически готово.

— Что значит «практически готово», Хеннер? Пятнадцать лет назад я доставила тебе своими руками воду из замерзшей Быстрицы — и что?

— Мы будем есть золотых фазанов, ты, вечно сомневающаяся, а вино будем выписывать из Парижа!

— Практически готово, клянешься ты. Всего один шаг до победы. Так чего же тебе еще не хватает?

— Точки не хватает. Последней точки над i, Яна. — В глазах Хеннера все еще стояли слезы, но он вдруг весь засиял, и голос его сделался бархатным: — Мне не хватает самой малости, поскольку свет — это всего лишь иллюзия. Белого света не существует в природе. Это лишь сочетание красного, синего и желтого. Хоть раз присмотритесь к свету, который проникает через окно. Он ведь совсем не такой, каким кажется. Вы видите оптический обман.

— Вы намекаете, господин Хеннер, что все мы — дальтоники? — Голос Бальтюра продолжал оставаться сухим и язвительным.

— Разумеется, у вас абсолютная цветовая слепота, — подхватил Хеннер, делая ударение на слове «вас», — вы жалкий игрок. Во всем мире для вас существует лишь черное или белое. Хорошее или плохое. Красивое либо отвратительное. Вы смотрите на мир сквозь серый фильтр, господин Бальтюр, вы — полуслепец. Но я верну вам зрение. Я разложу белый свет на составные части, но для этого, — он пристально взглянул на Яну, будто хотел загипнотизировать ее, — для этого мне необходимо…

— Что, Хеннер, — призма? — опередила она его.

— Я должен сорвать маску лжи с белого света, разложить его на составляющие, раскрыть всю его природную пестроту, все благоухание таящихся в нем красок. А ты приносишь мне призму — этот жалкий осколок стекла? Нам нужен алмаз, Яна, настоящий ослепительный алмаз.

— На какие деньги мы купим его, ты, дитя неразумное?

— Ты не права, мама, он не дитя, он гений, — не выдержала наконец Мальва, которая все это время не отрывала от Хеннера влюбленных глаз, — в отличие от тебя и вас всех, он сохранил молодость!

— Благодарю тебя за комплимент, Мальва, но я спрашиваю у твоего дяди, на какие средства намеревается он приобрести этот замечательный алмаз.

— Я не знаю, на какие средства, — ответил Хеннер, — но я клянусь тебе всем, что мне дорого, — моим сыном, моей семьей…

— Ты их разорил, — перебила его Яна, — им нечего есть.