Книга Архканцлер Империи. Начало - Евгений Шепельский

Это был вызов, дающийся человеку вроде меня только раз в жизни, и бежать от него мог только совершенно мизерный человечишка, эдакий… общечеловечек, сторонник принципа «моя хата с краю», премудрый пескарь, живущий в тине однообразной спокойной жизни. Механизмы же средневековой цивилизации вряд ли сложнее аналогичных механизмов двадцать первого века, и потому встроиться в них, покопаться в них как следует и, если надо – подсыпать песку в шестеренки или, наоборот, смазать их – кажется мне посильной задачей, хотя работа предстоит адски трудная. Но сначала – осмотр страны на местах, чтобы не наломать дров. Надеюсь, двух недель на детальный осмотр мне хватит, чтобы не спутать туризм с эмиграцией.

Случайный человек не в том месте и не в то время может перевернуть мир, так, или почти так говорил Джимен, забросивший Гордона Фримена в дистопию «Сити-17». Белек был для меня тем самым Джименом, но только я совсем не ощущал себя Фрименом, хотя задача моя была похожа – повернуть к лучшему страну, в которую меня занесло.

Ну а пока я пристально изучал мир, расстилающийся вокруг. Мир не радовал. То есть природы-то радовали, но во всем – в холмах, деревьях, жидких крестьянских стадах и заостренных верхушках церквей – я видел некий зловещий подтекст реального и весьма страшного положения дел Санкструма. Разрушенная крепость на холме – сколько лет она в таком виде, почему разрушили и почему не отстроили? Обломки башен напоминают пеньки гнилых зубов… Спросить монахов о судьбе крепости? Нет, незачем сеять подозрения – странник вроде меня вряд ли заинтересуется руинами, не двадцать первый век на дворе.

Свежий ветер касался моего лица. Я таращился на дорогу, следуя ее хитрым извивам, раз за разом, и не обнаруживал видимых угроз. Копотный столб дыма давно скрылся за тройным рядом всхолмий – один другого выше; Выселки были уже далеко. Но постепенно я начал бояться чего-то – а вернее, предощущать грядущую опасность настолько остро, что тело затрясло мелкой дрожью, а зубы начали выбивать дробь. «Меня ищут», – вдруг пришло понимание. Они знают, что Торнхелл бежал из Выселок, и – ищут. Кто «они»? Не важно. Важно, что погоня снова наладилась в путь, и я это чувствую, и тело мое хочет действовать. Как действовать? Бежать. Но шарабан едет слишком медленно, и это означает, что нас в любой момент могут нагнать…

Впереди раздались какие-то стоны и крики, я привстал, сжав пальцы на рукояти шпаги, но шарабан монахов не остановился и все так же скрипя продолжал путь.

– О, снова подушный не заплатили, – услышал я голос брата Сеговия, и в поле моего зрения вплыл вкопанный у обочины деревянный столб, старый и рассохшийся. К нему были прикованы трое – две простоволосые женщины, молодая и постарше, и мужчина с морщинистым лицом. Все одеты в заношенные дерюги, в буквальном смысле мешки с дырками – для конечностей и головы. Прикованы все за руки так, что нельзя присесть – только стоять или обвиснуть на столбе. Мужчина и женщина постарше не замечали нас, визгливо ругались, спорили, обменивались оскорблениями, стонали и плакали. Женщина помладше обвисла на столбе, я видел, как покраснели кисти ее рук, стиснутые толстыми ржавыми кандалами. Но мой взгляд она ощутила – глаза приоткрылись, посмотрели на меня, пересохшие искусанные губы что-то немо сказали. Мой проклятый мужской шовинизм отметил, что вижу перед собой девушку, и если отмыть ее со всех сторон тщательно, стереть копоть с лица да накрасить – будет не просто девушка, а красавица. Она снова что-то выговорила, огромные глаза моляще уставились на меня.

Я, кажется, сказал непечатное и прибавил вроде: «Да что за… Да разве можно так? Снять, снять!» – естественный порыв для нормального человека, особенно мужчины, что видит перед собой красивую страдалицу, – и ринулся творить добрые дела и сеять справедливость, но глас брата Сеговия хлестнул в спину бичом:

– Опомнитесь! Вы точно чуда объелись… куда полезли, господин Жиль Блас?! За снятие со столба государственного должника – смертушка, заверяю вас, будь вы даже дворянин чистых кровей. Это у себя на землях творите чего хотите, а тут – земли Санкструма да префекта нашего, Орма Брингаста. Кормить и поить тоже нельзя. Простоят двое суток – да и снимут их, не лето ныне, не помрут, достоят. А помрут – значит, так Ашар захотел. Знаю, нет у вас такого в Рендоре, так ведь законы – они везде разные, хе-хе.

Я плюхнулся на свое место, резко выдохнув. Пальцы разжались, на митенке виднелся отпечаток рифленой шпажной рукояти. Девушка провожала нашу повозку с немым укором, затем взгляд угас, веки закрылись, она снова обвисла. Позорный столб скрылся за крутым спуском.

– Да и снимете их, благородный господин, – добавил брат Аммосий, – им дорога-то обратно к столбу, ведь не достояли положенного. А достоят – им недоимки простят, продохнуть можно будет до следующего месяца. Да достоят, господин, сейчас жары-то нет, благодарение Ашару, да им долги-то и спишут.

«Ошибка, – отметил я. – Вторая по счету. Полез со своим уставом в чужой монастырь, чуть не сыграл на чистом эмоциональном порыве в бла-ародство, которое могло обернуться подлостью. Не маловато ли тебе, Аран Торнхелл-второй, две недели на осмотр Санкструма, а? Здесь и месяца не хватит – да и то ты постоянно будешь рисковать, пардон, облажаться: влезть не туда, сказать не то…»

Ежемесячный подушный налог, то есть прямой налог на жизнь, на свое существование. Самый гнусный налог в мире, который отменили почти повсеместно в начале двадцатого века. Последний известный случай его введения случился во времена правления Маргарет Тэтчер, чей кабинет решил, что вместо налога на собственность, который платили в основном богатые, будет усредненный подушный налог для всех, но народ к тому времени был не такой забитый и просто в массе своей отказался платить. Кончилось все тем, что Железную леди, одну из самых лицемерных правительниц Великобритании за всю историю страны, бесславно вышибли в отставку.

Я сделал отметку для себя – разобраться с подушным налогом и заменить его налогом на собственность и товары. Сразу, как только переименую Рыбьи Потроха в Голубые Фиалки. Переименование – это вообще самое умное политическое решение. Переименуем начинание, город, заведение или процесс – и тогда дело само пойдет на лад, это известно каждому опытному политику. Например, если назвать город Фиалками, там тут же перестанет пахнуть рыбьими потрохами, ну и так далее. Это могучее политическое колдовство, от которого нет решительно никакого спасения.

Солнце, просвечивая сквозь низкую хмарь, постепенно двигалось по небосводу в сторону заката. Ощущение голода и жажды притупилось, каждой клеткой моего тела владело чувство опасности.

Чтобы успокоиться, я снова начал трясти кости и смачно прикладывать стакан с ними на неровный струганый пол шарабана. Все же они с подвохом. Торнхелл, чистой души человек, просто не мог играть другими костями. Если взвешивать на ладони, утяжеление не было заметно, однако если я, припечатывая кости стаканчиком к полу шарабана, в момент удара чуть-чуть сдвигал стаканчик – а значит, и кости – в сторону, одна кость постоянно переворачивалась шестеркой, вторая – пятеркой, и третья – четверкой. Все продумано, да так ловко, что шулерство не заметишь даже наметанным глазом. Как, интересно, при этом Торнхелл умудрился проиграться в Рыбьих Потрохах? Видимо, от партии Белека выступал неменьший жулик, настоявший, чтобы использовали его игральные кости.