Книга Порода. The breed - Анна Михальская

В этот-то момент я и захотела в Москву. Я захотела купить банку пива в ларьке на Плющихе. Я захотела идти по улицам — просто так, куда глаза глядят, прихлебывая пиво из этой банки и думая об Андрее, и ведя с ним бесконечные совершенно абстрактные разговоры, и наслаждаясь его легкостью, его всегда неуловимыми движениями, его вечными колебаниями: то ко мне — и вот он мой, навсегда, то на волю — и я никогда его не увижу, никогда, и пусть! Так в светлом июньском небе кружат стрижи — то ближе, и вот уже рядом, то дальше, совсем далеко, в бесконечность пространства, но миг — и вновь проносятся с криком в стремительном вираже, чуть не задевая… Приеду, заберу у него собаку. Он снова исчезнет. Но когда-нибудь все-таки позвонит, непременно! Быть в Москве! Ждать! Боже, неужели на свете бывает такое счастье?! Желание оказаться там, на свободе, пронзило меня так внезапно, что я ощутила на веках горячую влагу.

Чтобы не дать ей пролиться, я подняла взор от голубых страниц, усеянных датами и цифрами, и уставилась в окно, перед которым мы сидели за длинным столом. Когда удалось избавиться от пелены слез, я встретила внимательный взгляд. Сквозь стекло прямо мне в глаза пристально и бесстрастно смотрел павлин. Никакого сострадания в золотых неподвижных очах птицы не было. Павлин тряхнул хохолком, украшенным изумрудами, отошел на подъездную аллею и бережно развернул драгоценное оперение. Я пришла в себя.

— Мэй, дорогая, какой потрясающий план! Спасибо. Это грандиозно! — я поняла, какие слова мне понадобятся в Англии больше всех, и пожалела, что не взяла словарь синонимов.

— Ну вот. Теперь ты видишь, как мы будем заняты. А тут какая-то Пам. Она совершенно не вписывается. Я так старалась — сочиняла программу твоего визита целых полгода, с тех пор, как послала приглашение. Тебе правда нравится? Чудесно. А потом… Well, secondly… And secondlу [53], Пам ведь известная фантазерка. У нас в клубе ее и всерьез-то никто не принимает. Вечно придумывает что-нибудь, суетится, а до дела ничего никогда не доводит. Обожает покровительствовать и “помогать”. Но от такой помощи — Боже сохрани! Еще советы раздает направо и налево. Знаешь, как у нас ее прозвали? Common Sence! — и Мэй победно расхохоталась.

— Common Sence? Здравый Смысл? Почему?

— Во-первых, потому что она чуть ли не каждую фразу начинает так: “Здравый смысл подсказывает, что…” или: “Руководствуясь здравым смыслом, мы должны…”. А главное — потому, что именно здравого смысла-то у нее и нет. Отсюда и прозвище. Так что у вас с ней все равно бы ничего не вышло — с Пам просто нельзя связываться. В делах она ноль. Даже хуже. Common Sence! Ха-ха-ха! И потом, если тебе так уж надо, давай пригласим ее сюда. На завтра, после Энн. Жалко времени, конечно, но по крайней мере собак вымоет и расчешет. Единственное, что она действительно умеет делать, так это собак к выставке готовить. Пам ведь и сама судит. Правда, борзых у нее нет и не было никогда. Я сейчас позвоню ей, приглашу, — и Мэй занялась телефоном.

Я невидящим взором смотрела в окно. Павлин решил, что снова оказался в центре внимания, и немедля развернул хвост.

Дело принимало неприятный оборот. Более того — становилось опасным. Вурлаков непременно решит, что я нарочно его надула — подсунула какую-то дуру вместо делового партнера, заманила зря в Англию, а потом еще и бросила. Меня охватил ужас. Мэй ворковала с Пам. Я одним духом выпила все, что оставалось у меня в рюмке. Стоило Мэй положить трубку, как раздался телефонный звонок.

— Hello, — ответила Мэй… Наступила пауза. Моя приятельница — а точнее, теперь уже властительница, — внимательно вслушивалась, по-видимому, пытаясь что-то понять. Молчание длилось. Я похолодела.

— Anna! It seems, that’s for you. Somebody from Russia, [54] — и она широким жестом протянула трубку мне. При этом Мэй ехидно ухмыльнулась.

— Алё, — проговорила я, надеясь на чудо. Но чуда, как всегда, не произошло. Через годы, через расстояния из грязной кухни на Маяковке прямо в голубую гостиную Стрэдхолл Мэнор, каким-то неведомым образом непосредственно соединенную с Валериным логовом, донеслись по проводу слишком знакомые звуки. Напряженный голос Вурлакова проскрипел:

— Анькя-а-е, это ты?

Я поняла: на любой дороге, в стороне любой Валере ты не скажешь “до свидания”, Валера не прощается с тобой…

— Да, это я. — Я снова опрокинула рюмку, любезно наполненную для меня Мэй. Мэй, как всегда, наслаждалась: утром, водкой, властью, а особенно — спектаклем, режиссером которого себя ощущала, — и, надо сказать, по праву.

— Ну, это… — продолжал гуманный дрессировщик, — привет. Как ты там?

— Спасибо, хорошо, — я решила быть лаконичной и таким образом заставить противника раскрыться.

— Ну, ты это… В общем, жди. Я завтра с утра иду за визой — там мне очередь займут — и вылетаю рейсом 17.40. Прибываю в Хитроу. Встречай. Узнай там, когда самолет прилетает.

— Ва-ле-ра, — сказала я чуть не по слогам, — ты в уме? Как я могу тебя встретить? Ты мне денег дал только на билет. Тут даже по телефону позвонить в аэропорт — и то мне не по карману. Потом, что значит — встречай? Как? На чем? На вороных мерседесах? Я что, королева Елизавета? Может, тебя еще в рыцари посвятить? Или прием в Букингемском дворце устроить?

— Так у тебя же там подруга богатая. И вообще все схвачено. Трудно встретить, что ли? Если у нее комнаты лишней нет, так я на худой конец и с тобой переночую. Делов-то.

— Ва-ле-ра, — прошипела я, — ты ничего не понимаешь. — Отстраняя наполненную рюмку, которую вновь протягивала мне Мэй, я задумалась, делает она это коварно или сострадательно. Мэй саркастически улыбалась. Какое счастье, что моя “хозяйка” ни слова не понимает по-русски! Но общий тон беседы, кажется, улавливает. Нужно говорить спокойней.

— Ва-ле-ра, — продолжала я, сознавая, что моя судьба будет решена тем, как я сумею сейчас объясниться, — слушай меня внимательно. Сделать то, что ты хочешь, к сожалению, невозможно. Здесь все стоит денег. Телефонные разговоры, бензин, транспорт, услуги. И вообще — все. Это тебе не Москва. Мэй — моя подруга, и для меня сделает все — но из этого “всего” — только то, что сама хочет. Я живу здесь на ее деньги, а не на твои. Пойми — это все меняет. Она платит — и она же мной распоряжается. Для своего удовольствия. Если бы платил ты — другое дело. Я зависела бы от тебя. А так — нет. Сейчас я завишу только от нее. Во всем. У нее свой план на весь этот месяц.

— Ну, ладно. На месте разберемся, кто от кого зависит. Денег-то хватит. Еще неизвестно, у кого их больше, — в Валерином голосе послышались ноты задетого самолюбия. — Тогда я для начала в гостинице остановлюсь. Мне тут одну порекомендовали, какая подешевле. Позвоню тебе, как приеду, и — давай.

— Что — “давай”?

— Как это что?! Приезжай послезавтра утром — или я сам к тебе приеду. Потом сразу поедем к твоей Пам в этот, как его… Нотинхер, что ли? У нас же все обговорено, разве нет?