Книга Голос крови - Зоэ Бек

– Мы оба несем одинаковую ответственность.

– Само собой, само собой, она – моя дочь, и…

Карла жестом заставила его замолчать:

– В январе ты здесь?

— Мы будем не здесь, мы же едем в Грац. Мой новогодний концерт… Недельку пожить у Петера с Мириам… А затем две недели в Вене, потом Моцартовский фестиваль в Зальцбурге – это неделя…

– Моцартовский фестиваль в Зальцбурге! Ты же никогда не интересовался Моцартом!

Фредерик только разинул рот и стал похож на рыбу, которую вытащили из воды.

– Ну, значит, я переменил свое мнение, – выкрутился он наконец.

– Я и не знала, что ты в таком отчаянном положении.

– Почему отчаянном? – обиженно спросил он.

– Чтобы ты вдруг стал якшаться с Моцартом? Неужто дела так плохи?

– Дела идут прекрасно! Что такого, если я раз в кои-то веки поеду в Зальцбург…

– Только бы не оставаться дома, верно?

Его глаза блуждали по комнате в поисках какой-нибудь отговорки.

– Но Вена же ради тебя, – попытался он оправдаться. – У тебя в Вене несколько деловых встреч. Этот галерист, как там его звали…

– Ингрем прилетает седьмого. К седьмому мы должны быть в Берлине. Поедешь один.

Она ушла в библиотеку, а он так и остался стоять столбом.

Составив список дел, которые нужно решить за оставшиеся дни, Карла взяла адресную книжку и начала листать. Во время беременности она познакомилась с доктором-англичанкой. Где же это было? На одной из выставок? Нет, на демонстрации фильма в Британском совете. Фильм она не запомнила, но помнила, как они тогда разговорились. Карла ей позвонит и попросит присутствовать при беседе с доктором Ингремом. Как специалиста, ну и, наверное, как приятельницу. А что? Они тогда хорошо сошлись! Это было два года назад или чуть больше. Во всяком случае, Карла тогда была беременна Фелиситой. На этот раз Карла не повторит той ошибки, которую допустила с Эллой, и не станет ей предлагать деньги за то, чтобы та оказала ей поддержку. Нет, Карла просто спросит ее, не может ли она помочь. Как подруга.

Наконец Карла отыскала номер. Но, набрав его, услышала, что «такой абонентский номер не существует». Вероятно, та женщина уже не живет в Берлине, а вернулась к себе в Англию. У Карлы мелькнула было мысль отыскать ее через Британский совет, но она тотчас же от этого отказалась.

Если эта болезнь действительно такая редкая, как говорил доктор Бартоломей, англичанка в ней тоже, скорее всего, не разбирается. Доктор Ингрем, очевидно, корифей в этой области, – по-видимому, он имеет в своем распоряжении значительные денежные средства на проведение исследовательской работы, иначе он не мог бы вот так взять и слетать в Германию, чтобы осмотреть одного ребенка. Нет, ей не нужно мнение еще одного специалиста, ей нужна подруга, а подруги у нее нет.

Сама виновата, нечего изображать из себя сильную и независимую женщину. И вдобавок выходить замуж за беспомощного мужчину, очаровавшись тем, что он словно весь не от мира сего.

Карла встала, прошлась по библиотеке, пододвинула стремянку к одному из стеллажей, залезла к верхним полкам, вытащила оттуда медицинский словарь и прочла скупую статейку о синдроме Хатчинсона – Гилфорда. Ничего нового, кроме того, что ей сказал детский врач.

Она позвонила ему и спросила, можно ли ей воспользоваться библиотекой больницы имени Бенджамина Франклина. Через два часа она уже сидела на колченогом деревянном стуле в больничной библиотеке, роясь в специальной литературе. Она мало что поняла в ней сходу, но насмотрелась на снимки детей, хилых, плешивых старичков, увидела, какое будущее ждет Флисс, и застыла над фотографиями, обливаясь слезами, пока наконец доктор Бартоломей не поднял ее тихонько и не отвел прямо в психиатрическое отделение, где ей без лишних расспросов дали таблетку успокоительного и стакан воды.

Берлин. Декабрь 1979 года

– Вот вам и доказательство, – сказала Карла, тыча пальцем в нужное место медицинской книги, которую принесла из библиотеки. – Причина этой болезни – дефектный ген. Флисс не наш ребенок.

Доктор Бартоломей покачал головой:

– Вы путаете разные вещи. Эта болезнь не передается по наследству от вас или вашего мужа. – Он наклонился, отодвинул от нее книгу и тихонько закрыл. – Дело в генном дефекте, возникшем на ранней стадии деления оплодотворенной яйцеклетки. Останавливайте меня, если что-то по ходу дела покажется вам непонятным.

Она опустила голову, подперла подбородок рукой и тяжело вздохнула:

– Нет, я все понимаю, что вы сказали. Но не могу поверить. Как вы можете говорить это с такой уверенностью? Как бы там ни было, Флисс не моя дочь. Вы сделали наконец этот тест?

Они сидели в библиотеке у Карлы. Салли подала им кофе и снова удалилась ухаживать за Флисс. Карла все еще не могла заставить себя поиграть с ребенком, почитать ему книжку, обнять и понянчить на руках. Салли все время повторяла: «Я не ее мать». На что Карла неизменно отвечала: «И я тоже».

Доктор Бартоломей помешал ложечкой в чашке:

– Да, я сделал анализ для определения группы крови.

– Ну и как? Что показал анализ? – Она взволнованно подвинулась на самый край кресла.

– У вас группа А. У вашего мужа редчайшая группа АВ. А у Флисс та же группа, что у вас, – А.

– Но ведь группа А встречается у очень многих людей, так ведь? Более чем у сорока процентов. Я где-то об этом читала. – Она нервно принялась листать медицинскую книгу, которая лежала перед ней на столе. – Где-то же тут об этом было…

– Госпожа Арним, вы правы, это еще не доказывает, что Флисс ваша дочь, но это говорит о том, что она вполне может быть вашей дочерью.

– Флисс не моя дочь! – Карла даже сама испугалась резкости своего голоса. – Извините, я не хотела на вас кричать. Простите меня. Я только… Просто у меня уже нет сил, и я не выдерживаю.

Доктор Бартоломей кивнул:

– Больной ребенок – это всегда тяжелая новость. Я действительно много думал о вашем случае. Советовался с коллегами. Позволите задать вам вопрос? И пожалуйста, отнеситесь к этому как к гипотетическому предположению. Не воспринимайте мои слова как выражение недоверия к вам.

Она бросила на него подозрительный взгляд:

– Я уже привыкла к тому, что вы и ваши коллеги считаете меня сумасшедшей. Муж, можно сказать, запретил мне разговаривать об этом с кем бы то ни было, кто не давал клятвы Гиппократа. Единственная приятельница, с которой я могу поговорить по душам, в настоящее время… – тут она запнулась, – занята и отсутствует. Поэтому мне остается на выбор одно из двух: либо притворяться перед окружающими, будто бы все в моей жизни прекрасно и замечательно, либо общаться с теми, кто считает, что все, что я говорю, – это бред. Как вы понимаете, в ходе социальных контактов я не могу привередливо выбирать темы для бесед. Так что ладно, давайте строить предположения. Поиграйте с сумасшедшей в гипотезы!