Книга Век хирургов - Юрген Торвальд

Я не успел еще окончить своего монолога, как выражение его лица разительно переменилось. «Если бы вы явились ко мне несколько дней назад или хотя бы несколькими часами раньше, – проговорил он, – если бы вы были первым, от кого я узнал об этой истории с эфиром, я бы не поверил ни единому вашему слову. Доклад доктора Бигелоу я прочел еще около восьми утра. И вот уже несколько часов как ситуация значительно изменилась. В Лондон было доставлено письмо из Бостона. Его адресантом является доктор Джекоб Бигелоу, отец того доктора Бигелоу, чей доклад вы прислали мне. К всеобщему несчастью и к моему удивлению, письмо было адресовано не мне, а некоему доктору Френсису Буту на Говер-стрит, с которым, по всей видимости, доктор Бигелоу давно состоит в дружеских отношениях. Но разумеется, доктор Бут тут же понял, что это письмо должен был получить не он, а я. Поэтому ровно час назад он переслал этот конверт мне вместе с приложенным к нему отпечатком того самого доклада доктора Генри Бигелоу, который я имел честь получить от вас. Вы опоздали как минимум на час, чтобы стать первым посланником, принесшим эту сенсационную новость…»

Листон протянул мне несколько бумаг. Это был оригинальный текст доклада доктора Генри Бигелоу, отпечатанный в «Бостон Дейли Эдвертайзер», и копия письма доктора Джекоба Бигелоу к Френсису Буту.

В письме говорилось буквально следующее:

«Бостон, 28 ноября 1846 года. Мой дорогой Бут! В этом конверте я также посылаю Вам доклад о новой болеутоляющей методике, которая совсем недавно была опробована здесь и, как обещают, станет самым значительным открытием современности. Уже очень многие пациенты во время операций ощутили ее действие – они совершенно не чувствовали боли. Также она помогла облегчить страдания тяжелобольных пациентов. Ампутируют конечности и груди, зашивают артерии, удаляют опухоли, вырвали уже несколько сотен зубов, и никто из пациентов не пожаловался даже на малейшую боль. Изобретатель – доктор Мортон, бостонский врач-стоматолог. Его метод состоит в том, что больной вдыхает пары эфира до полной потери сознания. Посылаю Вам вырезку из «Бостон Дейли Эдвертайзер» со статьей моего сына Генри об этом открытии…»

Это может показаться странным, но таковы проверенные факты: первый доклад об открытии наркоза эфиром отправился в Лондон в одном конверте с более или менее частным письмом и угодил в руки Листона. Немного растерянный, но все же с чувством облегчения я протянул бумаги назад – автор письма подтверждал все, что я незадолго до прочтения сообщил Листону.

«Здесь есть еще кое-что!» – сказал Листон и вручил мне еще один листок. Это было письмо, адресованное Листону и подписанное Бутом. В нем Бут описывал, как он оказался обладателем первого бостонского письма. Затем он добавлял, что ввиду колоссального значения открытия для хирургии он, разумеется, счел необходимым переадресовать это письмо Листону. Но, по его выражению, не отважился передавать ему почти невероятные известия, не проведя предварительного расследования. Для этого утром того же дня он пригласил к себе Джеймса Робинсона, стоматолога. По завершении их встречи он предложил вдохнуть пары эфира молодой женщине, после чего Робинсон без каких-либо затруднений удалил зуб означенной пациентке, которая ничего не почувствовала. Этот опыт ободрил его, и он решился наконец отослать известия об этом бесспорно выдающемся бостонском открытии Листону.

«Несмотря на все разговоры, я верю только собственным глазам. Я благодарю вас за любезность, которую вы оказали мне своим визитом, мой юный друг. Успехов вам во всем…!» Этот неожиданный и недвусмысленный намек буквально поставил меня в тупик – я был не способен пошевелить губами и только молча смотрел на Листона.

Но вдруг, будто бы опомнившись, он сделал попытку сгладить впечатление от своего холодного прощания и добавил: «Вы еще услышите обо мне…»

Двадцать первого декабря 1846 года, в понедельник, погода стояла крайне холодная. Но я полагаю, что большинство собравшихся в тот день на скамьях амфитеатра врачей и студентов даже не почувствовали, казалось бы, навязчивого холода. С утра ходили толки о том, что Листон намеревается поставить необычный эксперимент.

Я смешался с толпой студентов, в которой мне удалось собрать несколько слухов. Все говорили о некоем волшебном американском средстве, но также до меня доносились разговоры о некоем американском надувательстве.

Так или иначе все происходящее напоминало мне о минутах судьбоносного для медицины выступления в Центральной больнице штата Массачусетс Дженерал Хоспитал.

К часу дня на трибунах и яблоку негде было упасть. Приблизительно в это время на арене операционной появились двое мужчин. Один из них держал в руках стеклянный сосуд, от которого был отведен специальный рукав, венчавшийся ингаляционной трубкой – похожей на ту, что применяли для лечения заболеваний дыхательных путей.

Этот аппарат мог быть только эфировым ингалятором.

Шепотом я поинтересовался у моего соседа, пожилого врача, как звали двоих этих людей. Сначала врач был несколько поражен моей неосведомленностью, но, видимо, благодаря моему произношению разгадав во мне американца, пояснил: «Того, что помладше, зовут Уильямом Сквайером, он племянник аптекаря. Имя старшего – Уильям Кейдж, он профессор и ассистент Листона…»

В ту самую секунду, когда мой сосед окончил фразу, Кейдж развернулся лицом к восходящим рядам зрителей.

Немного взволнованно он рассказал, что через четверть часа в операционной должен появиться профессор Листон, который испытает только что изобретенный в Соединенных Штатах метод, предназначенный для подавления болевых ощущений при операциях. Он заметил также, что это открытие может оказаться не более чем мошенничеством, и тогда у присутствующих будет хороший повод для шуток. Если же будет доказана эффективность метода, то собравшиеся станут первыми европейцами, в ней убедившимися. По его словам, мистер Уильям Сквайер за минувшее воскресенье сконструировал аппарат, который позволяет пациентам без особых затруднений вдыхать пары эфира – то самое американское средство.

Все затихли и замерли в напряженном ожидании.

В два часа пятнадцать минут дверь наконец распахнулась, и в дверном проеме возникла статная фигура Листона. За ним вошли еще два человека. Как мне стало известно позже, это были Ренсоум, домашний хирург, и Палмер, «дрессер». Листон подошел к операционному столу.

«Вы готовы, мистер Сквайер?» – спросил он с холодностью и серьезностью в голосе. Сквайер ничего не ответил, а только кивнул.

После он обратил свой взгляд к Ренсоуму, который на специально предназначенном стуле раскладывал инструменты: скальпели, губки, артериальные зажимы и продевал сквозь петлю своего платья несколько только что навощенных лигатурных нитей. «Готовы, мистер Ренсоум?»

«Да, сэр!»

«В таком случае мы готовы испробовать этот американский трюк. Надеюсь, он и вправду сработает…»

Санитары внесли на носилках больного и уложили его на операционный стол. К сожалению, мне только после удалось выяснить, что им был слуга, Фредерик Черчилль. Он был бледен, худ и изнурен лихорадкой. При падении с большой высоты он повредил левую ногу, после чего был доставлен в больницу при Университетском колледже. На месте повреждения, прямо под кожей на большой берцовой кости образовалась костная опухоль, или остеома. Листон освободил от мышц место повреждения и удалил опухоль. Но эта операция имела неприятные последствия, наступлению каковых никто не удивился. Руки и инструменты Листона занесли в рану инфекцию, отчего она стала гноиться. Рана не заживала, и казалось, что теперь только ампутация всей ноги могла бы спасти жизнь Черчилля.