Книга Реформатор после реформ. С. Ю. Витте и российское общество. 1906-1915 годы - Элла Сагинадзе

Были и другие мнения. Граф С.Д. Шереметев записал в своем дневнике разговор с великой княгиней Елизаветой Федоровной: «…о Витте [Елизавета Федоровна] сказала, что не может соглашаться с иными, почитающими его способным к измене, – она вторила мне, что этот человек нуждается в сочувствии и привете и что без доверия он раздражен и имеет право быть оскорбленным за жену и за многое – за сухое удаление от Марии Федоровны, за холодность отношений и пр[очее]»[149].

Между тем легенда о причастности Витте к враждебному России «еврейскому заговору» тесно сливалась с масонством. В столице ходил слух о том, что в портфеле убитого Плеве якобы были найдены документы, прямо указывающие на связь Витте с масонами, – это волновало столичную публику. В одном из многочисленных доносов на Витте, датированном 1906 годом, утверждалось: «Петербург усиленно говорил о том, что в портфеле, найденном возле изуродованного трупа В.К. Плеве, будто бы лежал Всеподданнейший доклад Государю, в каковом Плеве обвинял Витте в революционной деятельности и в том, что он принадлежал к секте франкмасонов»[150].

Зловещий заговор, ключевой фигурой которого изображался министр, имел и еще одну важную составляющую – немецкую: антисемитизм здесь переплетался с германофобией.

Слухи о «германофильстве» Витте появились также с начала его государственной деятельности. Еще в мае 1896 года Сергей Юльевич писал жене: «Вчера я обедал у германского посла. Были все приезжие немцы: принцы, свита и депутации. Меня посадили рядом с принцем Генрихом, который был ко мне особенно любезен и затем пил за мое здоровье, что, конечно, всех немало удивило. Пожалуй, теперь еще больше [курсив мой. – Э.С.] будут говорить, что я подкуплен немцами»[151]. Из этого письма понятно, что к 1896 году репутация «Витте-германофила» уже в полной мере сформировалась.

В немалой степени этому способствовали и знаки внимания со стороны германского императора. Вильгельм II высоко ценил государственные таланты Витте, и его благосклонное отношение к русскому министру не было секретом для современников. Внимание монарха льстило самолюбию Витте. По дороге из американского Портсмута в Россию Сергей Юльевич по приглашению кайзера заехал в его резиденцию, где был принят очень любезно. В качестве знака особого расположения Вильгельм II подарил гостю свой портрет в золотой раме с собственноручной подписью и вручил орден Красного Орла. Портрет кайзера долгое время стоял на видном месте в домашнем кабинете сановника. Факт этот был хорошо известен в обществе.

Обвинения в германофильстве объяснялись, помимо всего прочего, фамилией и происхождением русского сановника. Так, в русскоязычном журнале «Славянский век», выходившем в Вене в 1900–1905 годах под редакцией Д.Н. Вергуна, русских министров С.Ю. Витте, В.К. Плеве и В.Н. Ламсдорфа (Ламздорфа) называли «немецким триумвиратом» в России[152].

Если верить дневниковой записи графа С.Д. Шереметева от 16 февраля 1905 года, эти слухи не особенно заботили министра: «Витте говорил, что о нем теперь Бог знает что не выдумывают. “Что ж, – спросил я, – Вы теперь заговорщик?” Витте засмеялся и повторил, что болтают невыразимое»[153].

Этот несколько пренебрежительный отклик Сергея Юльевича вряд ли соответствовал действительности. Скорее, можно говорить о том, что такая резкая кристаллизация антисемитских мотивов и представлений вокруг фигуры министра была обусловлена стечением исторических обстоятельств. Витте в антисемитских слухах выступал в разных ролях – как еврей, как жертва еврейских банкиров, а в некоторых случаях даже как ключевая фигура еврейского либо масонского заговора. Факты биографии Витте – его происхождение, одесское прошлое, жена-еврейка – вкупе с финансовой деятельностью крайне упрощали задачу его дискредитации. В то же время широкое распространение подобных обвинений, как бы подтвержденных частной жизнью и государственной деятельностью министра, было связано с целым комплексом культурно-исторических стереотипов, отразившихся не только на оценках личности Витте, но и на судьбах России.

Антиеврейские стереотипы – органическая связь еврейства с революционным движением или неотделимость еврейства от современной капиталистической цивилизации и биржевого капитала, враждебность национальному государству – получили в конце XIX века универсальное распространение. Они явились порождением процессов модернизации и формирования современного национализма, происходивших в то время. Подобные настроения не были спецификой России – они имели широкое распространение и в Европе[154]. В атмосфере государственного антисемитизма, враждебности общественного мнения к капитализму они причудливым образом замыкались на личности государственного деятеля.

3. С.Ю. Витте – председатель правительства во время революции 1905–1907 годов

Известие о том, что царь издал 17 октября 1905 года высочайший манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», произвело оглушительное впечатление на российское общество. Провозглашаемые манифестом принципы ломали вековой уклад и упраздняли одну из основ российской государственности – неограниченное самодержавие. Новость об издании манифеста была внезапной и упала на неподготовленную почву: многие чиновники на местах узнали о таком важном событии лишь наутро, из официального «Правительственного вестника». Возбужденные толпы народа, стихийные манифестации, газетные заголовки, трубившие о свободе, – в одних манифест пробудил радужные надежды на скорые перемены к лучшему, в других – тягостные чувства и смутные опасения. Но в одном российское общество было единодушно – в остром интересе к С.Ю. Витте, ставшему первым в истории России премьер-министром. И это отнюдь нельзя назвать случайностью.

Известный консервативный экономист и публицист П.Х. Шванебах, характеризуя отношение общества к Витте в 1905 году, писал впоследствии:

Нужно самым положительным образом признать, что в России едва ли есть один человек, который вполне доверял бы Витте. И несмотря на это (и это – одно из противоречий, из которых слагаются события), общественное мнение в различнейших кругах и самых обширных слоях было за него. «Витте, – так простодушно говорила улица и так судили люди даже разумные, – Витте, положим, человек без веры и правды и, может быть, – присовокупляли многие, – считается с возможными случайностями, если бы [курсив источника. – Э.С.] Император и династия потерпели крушение. Но он – единственный сильный и неустрашимый человек, и он водворит порядок. Пусть он способен на всякое преступление, – слабосильным он не будет!»[155]