Книга Сговор диктаторов или мирная передышка? - Арсен Мартиросян

Британская и французская делегации не были в состоянии даже высказать свое отношение к данному вопросу. «Я думаю,— заметил П. Дракс в своем кругу после заседания,— наша миссия закончилась»[86]. Под неустранимым давлением неопровержимых фактов, которые пришлось наблюдать воочию, правительство СССР не могло не сделать соответствующих выводов. Но тем не менее решило еще раз попытаться прийти к единому знаменателю. На заседании 15 августа Б. М. Шапошников сообщил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тыс. тяжелых орудий, 9 — 10 тыс. танков и 5 — 5,5 тыс. боевых самолетов. Он изложил различные варианты совместных действий вооруженных сил СССР, Англии и Франции на случай нацистской агрессии. Докладывая в Лондон об этом заседании, британская делегация отмечала, что с началом войны Советский Союз «не намерен придерживаться оборонительной тактики, которую нам предписывалось предлагать русским». Напротив, он «выражает желание принимать участие в наступательных операциях»[87]. Ж. Думенк в свою очередь телеграфировал в Париж, что советские представители изложили план «весьма эффективной помощи, которую они полны решимости нам оказать»[88].

Тем не менее ответа на поставленный советской стороной вопрос о возможности прохода советских войск через определенные районы Польши не поступило ни 15, ни 16, ни 17 августа. В создавшихся условиях по предложению главы британской делегации П. Дракса переговоры были прерваны до 21 августа. Прошу обратить на это особое внимание. Не советская делегация предложила сделать большой перерыв, а именно английская делегация. Судя по всему, явно по согласованию с французской делегацией, не говоря уже о том, что и с Лондоном тем более. Таким образом, к 17 августа по вине западных делегаций переговоры зашли в тупик. Надежд на заключение военной конвенции СССР, Англии и Франции уже не оставалось.

«Естественно», что в срыве переговоров вся западная и польская сволота винит СССР и Сталина, но никак не себя самих. Для этих мерзавцев подобные, полностью беспочвенные обвинения — вполне нормальное явление, не говоря уже о том, что и привычное дело. К слову сказать, не грех бы нашему МИДУ хоть раз в жизни призвать этих деятелей к судебной ответственности за чудовищную клевету. А то, что это были действительно беспочвенные обвинения, было ясно еще тогда, в августе 1939 г. Даже за океаном. К примеру, информируя 18 августа 1939 г. президента США Ф. Рузвельта о ходе московских переговоров, Госдепартамент обратил внимание главы государства на то, что в беседе с послом США в Москве Штейнгардтом посол Франции в СССР Наджиар заявил, что «по его убеждению, русские на протяжении всех переговоров искренне стремились к заключению соглашения с Францией и Англией. С самого начала переговоров Советское правительство настаивало на определенном договоре вместо деклараций[89]. Длительность переговоров — не вина Советского правительства, которое немедленно предоставляло ответы. Причины задержки были обусловлены Лондоном и Парижем»[90].

И в этой связи встает вопрос о позиции Польши и позиции западных демократий в отношении Польши. Но прежде чем перейти к этому важнейшему аспекту, хотелось бы обратить внимание на один инцидент, произошедший в ночь с 17 на 18 августа на ниве тайной дипломатии и разведки, прежде всего Великобритании и США. Именно этот инцидент, в котором нет даже и тени намека на какую-либо вину СССР, и явился той самой последней точкой в смертном приговоре Польше, который вынесла выдавшая ей гарантии Великобритания. Хотя даже в тот момент, и даже в последующие дни, вплоть до самого конца августа, был реальный шанс избежать не только этого, но и в целом мировой войны.

А суть инцидента такова. Незадолго до полуночи 17 августа 1939 г. Галифакс направил очередные инструкции Сидсу в Москву. А уже утром 18 августа Галифакс получил от английского посла в Вашингтоне Линдсея телеграмму-молнию, в которой со ссылкой на заместителя госсекретаря С. Уэллеса, который и сообщил ему ниже излагаемые сведения, информировал Лондон о том, что по данным США, Германия добивается заключения договора о ненападении с СССР. Об этом 1-му секретарю посольства США в СССР Ч. Болену сообщил его агент из числа сотрудников германского посольства в Москве Г. фон Биттенфельд, который информировал своего американского визави о встрече германского посла Шуленбурга с Молотовым 15 августа 1939 г. Учитывая, что Биттенфельд подробно информировал Болена о содержании беседы Шуленбурга с Молотовым, в составлении записи которой Биттенфельд принимал участие, и принимая во внимание, что именно ему и было поручено отвезти ее в Берлин, целесообразно привести полный текст записи этой беседы по советским источникам (разницы никакой нет).

Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом (беседа проходила 15 августа 1939 г. с 20 час. до 21 час. 40 мин.):

Шуленбург извиняется за настойчивость, с которой он сегодня просил приема у т.Молотова. Но эта настойчивость объясняется инструкциями, полученными им из Берлина, а также и характером тех вопросов, которые он желал бы изложить. Шуленбург сообщает, что из беседы Астахова с Риббентропом ему известно, что Советское правительство интересуется переговорами, но считает нецелесообразным продолжать их в Берлине.

Комментарий. Речь идет о встрече 2 августа 1939 г. временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова с министром иностранных дел Германии Риббентропом, о содержание беседы с котором он доложил В Народной комиссариат иностранных дел СССР телеграммой от 3 августа 1939 г.: «Сообщив мне имена лиц, готовых ехать на выставку, Вайцзеккер сказал, что со мной хотел бы поговорить Риббентроп, и немедленно провел меня в кабинет последнего. Риббентроп начал с указания, что Шнурре доложил ему о своей беседе со мной, как бы подчеркивая, что эту беседу Шнуре вел по его поручению. Далее он в течение часа с лишним развивал свою точку зрения на наши взаимоотношения. Основные соображения его следующие: благополучное завершение кредитных переговоров может послужить началом улучшения политических отношений. До сего времени в наших отношениях накопилось много болячек, для рассасывания которых необходимо время, но изжить которые возможно. Основная предпосылка: надо иметь уверенность, что одна сторона не станет вмешиваться во внутренние дела другой. Германское правительство не считает национал-социалистскую идеологию предметом экспорта, и если советское правительство придерживается аналогичной точки зрения, то главное препятствие к нормализации отношений отпадает. На мое указание, что мы, со своей сторонам, считаем взаимное невмешательство во внутренние дела необходимой предпосылкой нормальных отношений, Риббентроп ответил, что с удовлетворением принимает это к сведению. В остальном он сказал: мы считаем, что противоречий между нашими странами нет на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского. По всем этим вопросам можно договориться, если советское правительство разделяет эти предпосылки, то можно обменяться мнениями более конкретным порядком. На мой вопрос о том, в каких формах мыслит германское правительство это улучшение отношений и какие конкретные предложения оно могло бы сделать помимо общих соображений, Риббентроп ответил, что он хотел бы, чтобы я довел до вашего сведения сказанное им и затем сообщил бы ему, разделяет ли советский Союз эту точку зрения и считает ли он желательным более подробно обсудить эту тему. Тогда можно было бы поговорить более конкретно здесь или в Москве. Кроме того, в этой же связи он подчеркнул, что по его прямой директиве германская пресса уже несколько месяцев тому назад прекратила нападки на СССР, но он не видит по этой линии взаимности со стороны советской прессы. На мое замечание, что наша пресса никогда не вела столь острой кампании против Германии, как германская против СССР, Риббентроп ответил, что все же он считает, что если советское правительство хочет улучшения отношений с Германией, то это должно отразиться и на линии советской прессы, чего до сих пор не заметно. Он отметил также, что исходит из того, что СССР не намерен вести политику, идущую вразрез с жизненными интересами Германии. Я заметил, что эта предпосылка может иметь различный смысл и вряд ли сможет быть принята без обсуждения и уточнения.