Книга Повседневная жизнь Берлина при Гитлере - Жан Марабини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Муссолини прибыл в Берлин, чтобы подготовить будущий «Стальной пакт».[80] Этот визит дуче, прекрасно информированного о тайных планах нацистов, не остался без последствий. Ни подозрительность по отношению к Гитлеру графа Чиано, министра иностранных дел Италии, в то время еще пользовавшегося большим влиянием, ни аналогичные чувства итальянского посла в Берлине не смогли ничего изменить. 20 апреля 1936 года берлинцы присутствовали на первом собственно военном параде, состоявшемся в нарушение Локарнских соглашений, — параде третьей танковой бронедивизии, насчитывавшей 500 танков и имевшей пушки калибра 77 и 105 миллиметров, которые пробуждали патриотический энтузиазм толпы в такой же степени, что и зенитные орудия в брезентовых чехлах, бронеавтомобили, трехместные мотоциклы с коляской, саперные мосты и пр. Это было уже нечто совсем другое, чем орда коричневорубашечников с факелами, полицейскими дубинками и длинными ножами. Все присутствовавшие прекрасно понимали, что происходит. Новая дивизия производила впечатление настолько гибкого и целостного организма, что японский посол, вслед за дуче, вдруг ясно осознал: он видит перед собой ядро грозной армии, которая будет сформирована уже в ближайшие годы, а затем, может быть, поведет решительную и победоносную войну.
1938-й: «ХРУСТАЛЬНАЯ НОЧЬ»
Менее чем за год в ближайших окрестностях столицы было построено множество казарм. Заводы производили уже по 500 истребителей в месяц — самых современных в мире. Ежемесячно эта внушительная «коллекция» боевых машин пополнялась пятьюстами бомбардировщиками. Эти военные самолеты превосходили, по крайней мере на тот момент, все лучшие достижения европейского и американского самолетостроения. Каждая берлинская семья временно лишилась отца или сына — мужчин призывали на военные учения. Более миллиона немецких граждан уже стали солдатами. На выставке в Автомобильном салоне в 1937 году на пять военных грузовиков приходился один туристический автомобиль. «Масло, — говорил Геринг, — должно уступить место пушкам». Только он мог позволить себе сказать такое. В лабораториях уже готовились к эре пищевых эрзацев. «Дядя Герман» использовал все имевшиеся в его распоряжении средства, чтобы Германия стала экономически независимой. Это было нужно не только для того, чтобы страна оказалась способной противостоять враждебной коалиции, которая, вероятно, образуется в будущем, но и для того, чтобы она могла сама развязать военный конфликт.
С той же целью Геббельс со своей стороны постоянно муссировал в подчиненных ему средствах массовой информации тему чехословацкой и русской угрозы. Общественность подвергалась систематической идеологической обработке. Мнимая «советская угроза» — это удобный предлог, который внутри страны позволяет требовать от населения любых жертв, а во внешнеполитической сфере обеспечивает «сообщничество» западных держав. Тем не менее, в то время как разворачивались нескончаемой чередой праздники, игры и визиты, которые способствовали сближению нацистской Германии со странами Западной Европы, и англичане, например, по-прежнему были убеждены в мирных намерениях фюрера, Шахт, рейхсминистр экономики, уже начинал проявлять беспокойство.
Шахт — прекрасный специалист, хотя и имеет внешность смешного профессора, каким его обычно изображают в комиксах. Типичный «белый воротничок» нелепо высокого роста, он будто сошел со страниц «желтой» прессы, с рисунков французских карикатуристов, издевавшихся над окружением кайзера. Из-за его длинной и тощей, как у грифа, шеи и старомодного пенсне даже нацисты не воспринимали этого превосходного знатока экономики всерьез. Он присоединился к ним, веря в возрождение великой Германии, — ни больше ни меньше. Он изобрел такую систему денежного и финансового оборота, которая предоставила в распоряжение Гитлера почти неисчерпаемые ресурсы и позволила избежать инфляции. Он внес весомый вклад в процесс перевооружения Германии — с помощью Рейхсбанка и крупной индустрии. Если бы рейх начал свое движение к прогрессу на 30 лет позднее, рейхсканцлером стал бы не Гитлер, а Шахт. Шахт знает, что Гитлер совершил ошибку, восстановив против себя евреев. Поддерживая самые дружеские отношения с влиятельными лондонскими дельцами из Сити, он дружил и с американскими миллиардерами с Уолл-стрит, вместе с которыми заложил фундамент первых мультина-циональных концернов. В прошлом резко высказывавшийся против коричневорубашечников, Шахт и теперь является представителем оппозиционно настроенной интеллигенции, выступает против войны, которая, как он предвидит, перерастет в мировой конфликт и приведет к катастрофическим последствиям. С 1936 года он пытается, без особого успеха, предупредить о надвигающихся событиях правление Французского банка в Париже и повлиять на его политику. Он уже давно стал противником «классической» колониальной политики Франции и Англии и хотел бы, чтобы западные державы сделали рейху некоторые экономические уступки в Африке. Считая, что старый колониализм уже обречен, он предлагает учредить нечто вроде немецкой арендной компании, которая будет проводить, по сути, неоколониальную политику. Опасаясь прежде всего вторжения немцев в Чехословакию, он извещает союзников о том, что необходимо блокировать планы Гитлера, пока не будет слишком поздно, — пусть даже ценой превентивной «демонстрации». Некоторые французские министры прислушиваются к его словам, другие — нет. Великобритания упорно отказывается признать его правоту. Таким образом, Шахт, которого мировое общественное мнение слишком часто ассоциирует с нацизмом, менее виновен в развязывании Второй мировой войны, чем сами союзники, которые потом заставят его расплачиваться за их собственные упущения. Гитлер, который до поры до времени скрепя сердце терпел своего министра экономики — под сильным давлением со стороны банкиров Рура, деловых кругов и той части военных, которая еще сохраняла осторожность, — вынудил его уйти в отставку в ноябре 1937 года, за несколько месяцев до аншлюса.
Это было для всей думающей и по-настоящему не приверженной нацизму Германии явственным знаком того, что приближаются худшие времена, — именно так восприняли известие об отставке Шахта Фланден, Франсуа-Понсе и многие другие. Фон Нейрат, министр иностранных дел, фон Папен (несмотря на свою кошачью приспособляемость) и многие офицеры генерального штаба по своим взглядам были очень близки к Шахту и экономистам. В Берлине распространилась новая «болезнь»: люди шептались о том, что главнокомандующий сухопутными силами Германии, генерал-полковник фон Фрич, который постоянно посещает ипподромы, но старается не бывать на официальных церемониях, мог бы попытаться что-то предпринять. Этого краснолицего человека с моноклем, не очень приятного в общении, в последний раз видели на публике 27 января 1938 года, когда отмечалась пятидесятая годовщина восшествия на престол императора Вильгельма II. В офицерских клубах кое-кто уже ведет себя довольно неосторожно. Там ощущается атмосфера зреющего заговора. Выступит ли армия против нацизма, после того как примирилась с ним благодаря истреблению CA?
