Книга История Франции. Королевская Франция. От Людовика ХI до Генриха IV. 1460-1610 - Эмманюэль Ле Руа Ладюри

В финансовой области достижения королевства представляются при первом анализе достаточно значительными. С 1475 года страна обладала твердой денежной единицей — золотым экю. Турский ливр — счетная единица — девальвировался довольно медленными темпами: в 1475 году он был эквивалентен 22 г серебра, а в 1560 году — 14 г. Но следует, правда, учитывать, что серебряная монета, на которой основываются наши расчеты стоимости денег, также теряла значительную часть своей покупательной способности в результате роста цен на различные товары в XVI веке. Не будем распространяться о причинах роста цен (среди них и инфляционный эффект поступлений американского серебра, но особенно демографический рост, который повышал спрос и таким образом стимулировал рост цен, в то время как предложение потребительских товаров, главным образом пищевых продуктов, оставалось неадекватным). Просто констатируем, что индекс цен в Париже вырос со 100 пунктов в 1510 году до 606 — в 1580 году, то есть уровень инфляции составлял 2,6% в год, что для времен Старого порядка было необычным и значительным. Но это определенно ниже галопирующих темпов в инфляционный XX век, когда в отдельные периоды годовое повышение цен на 10% не было редким явлением.

Вместе с тем инфляция и рост происходили в довольно узких границах: это хорошо видно при анализе объемов чеканки монет — они «поражают» своей фактической скромностью.

При исчислении в турских ливрах и при расчетах на пять следующих друг за другом лет объем чеканки монет превышал 2,5 млн. турских ливров в 1500 году, 3,2 млн. — в 1525 году. К 1550 году эта цифра достигла 6 млн., а к 1575 году превысила 7 млн. Славный рост! Но если учесть инфляцию и пересчитать в постоянных ценах на основе эквивалента, выраженного в пшенице, то получается менее радостная картина: объем чеканки монет в те же пятилетки в пересчете на пшеницу составлял 2,164 млн. лир[18] пшеницы в 1500 году; 1,171 млн. — в 1525-м; 1,544 млн. — в 1550-м и 822 млн. лир — в 1575 году. Последняя цифра относится к наименее урожайным годам во время Религиозных войн. Но три предыдущие цифры, относящиеся к периодам внутреннего мира, не свидетельствуют, однако, о выраженном росте, а скорее наоборот. Чеканка монет, осуществлявшаяся от имени короля, материализовала связь между государством и экономикой. Относительная летаргия в период Возрождения вынуждает исключить всякое восхваление, в том что касается экономических, финансовых и политико-государственных достижений. Верно, банковская система была хорошо организована в Лионе. Оригинальная система платежей на торговых ярмарках позволяла избегать большей части расходов драгоценных металлов. Предприниматели регулировали взаимную задолженность путем бухгалтерских записей. Лион, как финансовая биржа, оказывал влияние на значительную часть территории Франции. Парадоксально, но наряду с Руаном и Бордо Лион был одним из центров страхования морских операций при Генрихе П. В более общем плане нотариально заверенные облигации (на нижнем уровне) и переводные векселя (аккредитивы на вершине) создавали обширную систему ронского кредита, которая позволяла купцам и производителям обходиться без звонкой монеты. К услугам кредиторов различных категорий прибегало само государство, казначеи Франции, генеральные интенданты; буржуазия Парижа через механизм рентных доходов Парижской мэрии[19]; итальянские и немецкие финансисты из Лиона к концу правления Франциска I и при Генрихе II. Судебные процессы против представителей крупных финансовых династий (которые, как в случае с суперинтендантом Санблансе в 1527 г., доводили обвиняемого до виселицы), громкие банкротства, как в случае с Большой сделкой в Лионе в 1558 году, позволяли государству периодически освобождаться от задолженности денежным воротилам, что, однако, не мешало ему вновь обращаться к ним, когда злосчастное банкротство забывалось. Прорывы частных банков к финансированию и управлению бюджетами городов, таможен, сеньорий и церквей не могли скрыть слаборазвитости в целом наших банковских и финансовых структур или просто их полное отсутствие, за исключением Лиона и ряда других более мелких городов. Французы сумеют взять в свои руки финансово-денежную систему, оказавшуюся под контролем иностранцев, только в конце XVI века.

* * *

В географическом плане это смешение передовых отраслей (меньшинство) и отсталых производств (большинство), каковым предстает экономика королевства, достаточно легко определяется: полюсы силы располагаются в обширной северной зоне, в которую входят Нормандия, Иль-де-Франс и север Бургундии (после ее аннексии Людовиком XI). Но еще надо ликвидировать анклавность этого крупного северо-восточного региона. Восстановление французской полосы, соединяющей север королевства с югом, и выход к теплым морям обусловили новый расцвет Лиона, стимулировавшийся также трансальпийскими выходцами.

В XVI веке это послужит одним из оправданий — довольно, правда, невнятным — Итальянских войн. С 1465 года началась стратегическая и масштабная переориентация: при Медичи центр экономического развития перемещается из Женевы в Лион.

В 1502 году уже действовало более 40 флорентийских фирм в месте слияния Соны и Роны. Лион импортирует шелк и шелковые ткани из Италии, металлы и холст — из Германии, сукно — из Англии. А сам экспортирует французский текстиль и скобяные товары. В Лионе производятся печатная продукция и некоторые виды шелковых тканей. Такая экономическая активность повлекла за собой демографический рост, который в пропорциональном плане оказался существенно выше, чем удвоение населения в более общем плане. При Людовике XI население Лиона насчитывало 20 000 человек, а во времена Франциска I — 65 000. Рост населения сопровождался его пролетаризацией, как и в других сельских и городских регионах Франции. Покупательная способность лионского пролетария, исчисляемая в зерновом эквиваленте, снизилась со 110 пунктов в 1510 году до 85 — к 1560 году. А за более длительный срок — с 1505 по 1595 год — покупательная способность населения сократилась примерно наполовину.

Лионское процветание распределялось, мягко говоря, неравномерно. Происходили смещения некоторых торговых потоков: «французская ось» после заката ярмарок в Шампани сместилась из Руана и Парижа в сторону Лиона и юга, пересекая Среднюю и Нижнюю Луару или Савойю. Но и понятие юга, в свою очередь, изменяется и географически, и по существу: он был провансальским и правобережным по Роне, то есть нацеленным на Эг-Морт и другие порты Лангедока (Агд, Монпелье, Латт), через которые поступали пряности и вывозились сукна с севера или из Каркассонна. С включением Прованса в королевство Валуа (1481 г.) Марсель стал единственным и конечным портом для обслуживания торговых потоков между севером и югом Франции, что обусловило снижение роли портов Лангедока. Расширение торговли через Марсельский порт началось уже в середине XV века: ежегодный рост налогов на торговые сделки составлял 5,02% с 1438 по 1465 год, стабилизировался на уровне 1,03% с 1465 по 1515 год, а с 1515 по 1540 год составлял 2,8%. В этих условиях увеличение населения превышало средние показатели по стране: в 1500 году марсельцев насчитывалось 10 000, а в 1554 году — уже 30 000. Город не стал гигантским: марсельцы, которые не обладали размахом своих итальянских друзей или конкурентов, устраивались мелкими ростовщиками и торговцами в странах Леванта и Северной Африки. Они торговали зерном, кожей, добывали кораллы на больших глубинах. На берегах Ласидона сформировалось состояние Форбенов, потомков кожевника Лангра, оказавшегося в Провансе в конце XIV века. Они контролировали мэрию и Канебьер в 1475-1484 годах, пока не сформировали семейный клан, из которого вышли архиепископы, адмиралы и придворные кавалеры во времена Людовика XIV. В целом новые крупные состояния не могли появиться, если бы Людовик XI не аннексировал Бургундию: она открыла Франции большие перспективы по оси Рона — Сона.