Книга Я сделаю это для нас - Федор Анич

Вдохновение дяди Вовы длилось месяцами без остановки. Его настроение никак не влияло на процесс работы, как и обстановка. Дядя мог писать в кафе, у меня в комнате, пока я делаю уроки, мог писать на листочках, потом приклеивал их к рукописи. Ничего ему не мешало, ничего не отвлекало. Если нужно было что-то сделать, он делал это и потом возвращался к рукописи. Свой бестселлер «Памятник», который будет экранизирован французским телевидением в этом году, он написал у моей кровати, когда я тяжело болел гриппом.

— Из-за меня не спишь? — спросил я.

Дядя кивнул. Мы были в тех отношениях, когда врать друг другу о таких пустяках неправильно, и он этого не делал. Я тоже. К примеру, если я не мог приехать туда, куда обещал ему, то всегда правдиво озвучивал причину. Даже если причина была не совсем удобной. От дяди было бесполезно что-либо скрывать, он знал обо мне все.

— Прости, что я тебя поднял среди ночи, — сказал я.

— Не страшно, — ответил он. — Сон в последнее время стал беспокойный. И лучше я буду работать, чем так спать. Так что же тебя так сильно зацепило в мамином дневнике?

— Скажи, вы были с ней близки, ведь так?

— Да. Это ведь я познакомил их с Сашей. Мы с Ирой были знакомы с третьего класса, а с твоим отцом я их познакомил, когда решил, что Саша достаточно взрослый парень и может позаботиться об Ире. В девятом классе. До этого Ира ни разу не была у меня в гостях. Она знала, что у меня есть старший брат, но не видела его. Но ведь ты это все и так знаешь.

Да, отрицать это у меня оснований не было. Я знал, что дядя Вова был влюблен в маму в младших классах, но все быстро закончилось, когда дядя Вова влюбился в другую девочку. И любовь к той девочке пронес через школьные годы, а потом — университетские и вынес в свою взрослую жизнь. Он любит ее до сих пор, хотя ее нет в живых уже семнадцать лет. А мама всегда была верной подругой. Она легко перенесла замену объекта его любви, но осталась с ним, поддерживая его в непростых отношениях с той девушкой. И когда случился тот самый ужас, который бросил тень на всю нашу семью, мама была рядом с дядей Вовой, как всегда. Поэтому в нашей семье все было спокойно: все знали, что между мамой и дядей Вовой была влюбленность в раннем детстве, но закончилась, и назад дороги нет. Отец, наверное, начал переживать, когда той девушки не стало, что чувства дяди Вовы к маме снова вернутся, но… они так и не вернулись. У дяди Вовы больше никогда и никого не было. Я не знаю, заслуга ли это дяди Вовы, или мамы, или отца, который отрекся от брата… Или судьба так распорядилась?.. Так или иначе, отцу не стоило переживать (если он переживал), даже если что-то и было, я сомневаюсь, что дядя Вова смог бы разрушить нашу семью, чтобы любить маму. Дядя Вова так никогда бы не поступил.

Я узнал ту историю, которой так боялся отец, но я не считал, что дядя Вова совершил что-то плохое. Конечно, для меня было шоком, когда я все услышал от него, и в глубине души я осудил его, но прямо не сказал. К чему говорить? Только расстраивать. Дядя Вова в какой-то степени был виновен в своем желании все сделать по-человечески, по справедливости, честно, а не рисковать и рубить с плеча. Хотя в той ситуации уместнее было отступить от своих принципов. Ну и как такой человек мог разрушить нашу семью? Тем более что это он, действительно он, познакомил маму с отцом и был на их свадьбе свидетелем, он мой крестный.

К тому же после всего, что произошло в 1998 году, дядя Вова так и не стал прежним. Он стал писать книги, изливая душу на бумагу, и закрылся ото всех. У него были друзья, которые отнеслись к его поступку точно так же, как и отец, и он перестал с ними общаться. Родных, кроме нашей семьи, у него не осталось. Я не знаю, есть ли у него кто-то помимо меня сейчас. Должны же быть друзья, любовницы? Если они и есть, то я их никогда не видел. Ни самих людей, ни их следов в жилище дяди Вовы: ни зубной щетки, ни оставленных окурков, даже намека — никогда. Жизнь дяди Вовы крутилась только вокруг меня и его книг.

Нет, конечно, он общается со своими читателями — ездит в турне, получает письма в конвертах (я раз в месяц забираю их на почте), отвечает поклонникам на «Фейсбуке». У него прекрасный агент, который иногда приезжает в Россию, и они периодически встречаются в кафе или здесь, в доме. Но есть ли у него кто-то близкий? Ближе, чем я? Я не знаю точно, но уверен, что нет.

Мы с ним говорили об этом. Я спрашивал, не одиноко ли ему? Не хочется ли ему семьи, детей? Дядя Вова всегда отвечал, что семья у него есть. Есть я, и я ему как сын. А еще у него есть его книги, с которыми он обращается как с любимыми людьми. Я знал, что это правда. В каждом романе у дяди Вовы есть девушка, которую очень любит главный герой (его альтер эго), и, в зависимости от жанра, у главных героев есть прекрасная жизнь — в начале (для триллеров) или в финале (для драм). Дядя Вова говорит, что ему достаточно той любви, которую он дарит своим персонажам. А в реальности его жизнь слишком заполнена событиями, связанными с книгами и со мной, чтобы делить ее еще с кем-то.

Я относился к его позиции с уважением, хотя внутри себя также осуждал. Ведь дядя Вова не всегда будет центром моего внимания, и я не всегда буду рядом с ним. С учетом моих «рамок» и моей продолжительности жизни (какой я себе ее представлял), скоро он останется только наедине со своими книгами и ему будет совсем одиноко. Мы пытались говорить и об этом, но дядя Вова был категоричен. Он уверял, что его похоронами займусь я, а никак не наоборот, хотя иногда подыгрывал моим мыслям о моей скорой кончине, но это в его глазах всегда была только игра. В этом вопросе его позиция была глупой, но переубедить его у меня не выходило.

Я грел руки о чашку с чаем, дядя Вова что-то дописывал в рукописи. Я никогда не заглядывал ему под руку, боясь сбить.

Во время письма он выглядел как безумный гений — лицо сосредоточено, губы сжаты, пальцы летают над клавиатурой, на экране мелькают строчки. Он писал очень быстро, практически без остановки. Потом правил какие-то отдельные куски текста, что-то вычеркивал и дописывал, но когда он писал, не останавливался ни на минуту, даже чтобы исправить опечатки. Меня смущали подчеркивания текстовой программы, которая выделяла текст с ошибками, а дяде Вове было плевать на это. Он писал, глядя в экран с разноцветными линиями, подчеркивающими слова, а когда заканчивал, щелкал мышью, за пару минут исправляя все, что было написано неправильно.

Он закончил, свернул текст и захлопнул компьютер. Для верности даже отодвинул его подальше и улыбнулся мне.

— Расскажи мне про того человека, которого боялась мама, — попросил я.

Дядя Вова как-то странно посмотрел на меня. Я сходил к машине, взял мамин дневник и принес ему. Я показал запись от середины марта. Дядя Вова прочитал вслух:

— И да, тот человек больше не объявлялся. Прошел уже год, я надеюсь, мы больше ничего о нем не услышим. Я очень на это надеюсь.

Он нахмурился и спросил:

— О ком она говорит?

— Я у тебя хотел это узнать, — ответил я.

— Но я не знаю, Ваня. Правда не знаю. Когда это было? Девяносто восьмой год… В тот год произошло много чего… Нет, я не помню, чтобы у твоей мамы были какие-то проблемы. Давай посмотрим остальные записи, может быть, в них есть что-то?..