Книга Выбираю любовь - Барбара Картленд

— А вот этого я поклялась никогда больше не делать! — энергично воскликнула симпатичная блондинка. — По-моему, все мужчины — настоящие животные, и чем раньше им это сообщить, тем лучше!

В голосе говорившей женщины чувствовалась неприкрытая злоба. В этот момент дама, сидевшая напротив Виолы, обратилась к ней с вопросом:

— А вот вас я раньше не видела. Как ваше имя?

— Виола Брэндон.

— Ах, ну да, конечно! Падчерица Мейвис… Она говорила мне о вас. Ну что ж, мы очень рады приветствовать в своих рядах еще одну страдалицу за правое дело!

Виолу так и подмывало сказать, что у нее нет ни малейшего желания становиться страдалицей, но, судя по настроению аудитории, ее вряд ли поняли бы. Кроме того, такое заявление бросило бы тень на леди Брэндон, а этого Виоле вовсе не хотелось.

Все сидевшие в «черной Марии» дамы были, казалось, весьма довольны собой и развитием событий.

Виола не могла отделаться от ощущения, что они ведут себя, словно непослушные ребятишки, забравшиеся в чужой сад и затем под покровом ночи втихомолку уплетающие свою добычу, причем больше всего их радует то, что они поступили наперекор учителю.

Путь до полицейского участка Вестминстера был недолог, и когда задержанные суфражистки начали подниматься по ступенькам, подгоняемые стражами порядка, дабы не вызвать ненужного ажиотажа со стороны прохожих, Виола почувствовала, что ей вот-вот станет дурно.

Она понимала, что в ней говорит страх, и в ту же секунду устыдилась — ведь, судя по настроению ее товарок, они вовсе не опасались того, что их ждало впереди.

Только сейчас, в полицейском участке, Виола поняла, что арестованных гораздо больше тринадцати — точнее сказать, по меньшей мере два десятка, — а значит, это была вовсе не депутация с целью подать петицию и налицо нарушение закона.

— Неужели нас только двадцать? — с негодованием воскликнула одна из суфражисток. — Жаль! На прошлой неделе было арестовано пятьдесят семь. Правда, тогда этим делом руководила Кристабель Панкхерст…

Виола промолчала. В глубине души она надеялась, что, раз их так мало, судья не будет слишком суров.

Впрочем, все могло обернуться и по-другому…

Поскольку был уже поздний вечер, задержанным объявили, что они проведут ночь в камерах и будут допрошены на следующее утро.

Камеры трудно было назвать комфортабельными. Правда, они оказались достаточно просторными, а потому в каждую заперли по десятку арестанток.

Впрочем, просторными они были лишь в представлении тюремщиков. На самом деле женщинам пришлось изрядно потесниться, но места хватало лишь на то, чтобы сидеть впритирку. О том, чтобы лечь или хотя бы устроиться удобно, не могло быть и речи.

По стенам камер стояли грубые лавки, но дамы-арестантки расположились на них с таким достоинством, словно это были мягчайшие диваны или кресла в их роскошных гостиных.

У одной леди оказались с собой мятные леденцы, и она пустила их по кругу. Другая, надушив носовой платочек духами из крошечного изящного флакончика, предложила своим подругам сделать то же самое.

— Не выношу тюремного запаха! — воскликнула она.

Виола от души с ней согласилась.

Действительно, в камере стояла невыносимая удушливая вонь — смесь запаха немытых тел и протухшей воды, сочившейся по скользким камням.

Пол, как ни странно, был чист, а вот забранное решеткой окно, расположенное под самым потолком, похоже, никогда не мыли, и света оно почти не пропускало.

Виола, впервые оказавшаяся в такой обстановке и не знавшая, чего ожидать в будущем, рискнула спросить свою соседку:

— Мы что, останемся здесь на всю ночь?..

— Ну разумеется! — энергично откликнулась та. — Надеюсь, вы как следует поели перед выходом из дому? А то ведь его величество относится к арестантам весьма негостеприимно — не дает ни есть, ни пить!

Виола вспомнила один-единственный сандвич и крошечные глазированные пирожные, которые она съела на приеме у маркизы Роухэмптонской, и подумала, что вряд ли это можно назвать сытным обедом.

Правда, есть ей пока не хотелось, зато вконец замучила жажда, вызванная отчасти страхом, а отчасти — духотой и вонью, царившими в камере, где на ограниченном пространстве было собрано довольно много людей.

И все же, как вынуждена была признать Виола, ей еще повезло — она оказалась рядом с женщинами, принадлежавшими к ее классу, а не с какими-нибудь пьянчужками, воровками или проститутками.

— Раз уж нас здесь заперли, то давайте хотя бы что-нибудь учиним, — предложила одна из узниц. — Мы можем, к примеру, начать выкрикивать наши лозунги. Надо же, в конце концов, дать им понять, чего мы хотим! Пусть видят, что нас не так легко сломить.

Ответом на это дерзкое предложение был дружный смех, тут же сменившийся громкими возгласами: «Предоставить женщинам избирательные права!», «Долой правительство!» — и тому подобными, скандируемыми так дружно, что от крика, казалось, сотрясались стены.

Виола понимала, что ей тоже нужно присоединиться к общему хору, но язык прилип к гортани, а губы совершенно не слушались.

Она смотрела на этих воодушевленных женщин и никак не могла взять в толк, действительно ли они хотят добиться избирательных прав или борьба за эти пресловутые права уже стала для них самоцелью?

По мере того как текли мучительные часы этой ужасной ночи. Виола все больше склонялась к тому, что второе ее предположение ближе к истине. Складывалось впечатление, что этих женщин не занимают никакие другие жизненные ценности. Они ни разу не заговорили о семье или о детях, а ведь, судя по всему, многие из них были замужними дамами.

Если ее товарки на какое-то время смолкали, устав выкрикивать лозунги, то развлекались тем, что хихикали или сплетничали, критиковали своих лидеров, а также избранные ими методы борьбы и проведения собраний. Иногда они хвастались своими планами, которые, по их мнению, должны были поднять суфражистское движение на небывалую высоту.

— Я так и заявила Сильвии Панкхерст — чем скорее мы подложим бомбу в палату общин, тем лучше! — непререкаемым тоном заявила одна.

— Но как ее туда пронести? — озабоченно спросила другая. — Стражи порядка уже начали с подозрением посматривать на большие муфты, а иногда даже просят дам открыть сумочки!

— Но это просто безобразие! — с возмущением вмешалась в разговор третья. — Мужчины ведь не носят сумочек, а для нас это — неотъемлемая принадлежность туалета… Опять налицо дискриминация!..

— Миссис Панкхерст просила нас выдвигать свежие идеи, — напомнила хорошенькая бойкая брюнетка. — Так вот, у меня их полно, и я намерена огласить их на ближайшем собрании комитета.

— Нам надо заручиться поддержкой леди Генри Сомерсет, — заявила дама, сидевшая неподалеку от Виолы. — Она и миссис Альфред Литтлтон придадут нашему движению необходимую ему популярность!