Книга Револьвер для сержанта Пеппера - Алексей Парло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После некоторой заминки Миха медленно произнёс:
— Так… Один раз позволили представиться — Павел Макаров. Второй раз позволили — Пол Маккартни. А в третий раз кем назовёшься, Майлзом Дэйвисом?
И Шура обречённо понял, что Майлз Дэйвис был тоже не случаен.
— Нет, не Майлзом! Никогда не любил джаз! — со злобой воскликнул Маккартни. — Тупая музыка для снобов! А я — действительно Пол Маккартни.
— Ага! — хохотнул Алик. — А я — Джон Леннон!
Но в этот момент из стены напротив Алика высунулась голова Джона Леннона и сказала: "Нет! Джон Леннон — это я!", после чего исчезла. В комнате раздался какой — то звук — это сползла по стене Тамарка. Но никто, кроме Шуры, не обратил на это внимания. Маккартни, скрестив на груди руки, гордо стоял посреди комнаты, Алик и Миха смотрели на него со смесью ужаса и обожания. Шура, охнув, поднялся с дивана, на котором лежал, взял со стола стакан с остатками закрепителя и и пошёл оказывать первую помощь. На полпути к Тамарке он вдруг понял, что давать ей закрепитель нельзя ни в коем случае и, поставив стакан на один из стульев, отправился на кухню за водой. Набрал воды в чайную чашку, скользнул взглядом по неоткрытой банке с компотом, пробормотал: «Что и требовалось доказать!» и вернулся в комнату. Тамарка уже пришла в себя и устроилась на диване. Немая сцена продолжалась.
— Ну, что молчим? — спросил Шура. — Может, лучше сухонького?
— Какого сухонького? — моментально отреагировала Тамарка. — В себя прийти не успел! И думать не смей! О здоровье подумай!
— О каком здоровье?! Я нормально себя чувствую!
— Нормально! Ты это потом детям будешь рассказывать, навещая их в больнице!
— Да каким детям?! Ты что, прямо сейчас собралась этим заняться?
— А хотя бы и сейчас! — Тамарка действительно была прекрасна в гневе. — У тебя же от друзей секретов нет, вот и сделаем ещё одно тайное явным!
Она рванула блузку на груди, обнажая грудь, лишь слегка прикрытую ажурным бельём. Миха охнул, Алик, видимо, рефлекторно, потянулся дрожащей рукой к ноге Маккартни. А Пол, чуть отойдя в сторону, чтобы оградить себя от грязных домоганий художника, улыбнулся и сказал:
— Томочка, я, конечно, понимаю, что всё происходящее очень напоминает театр абсурда, но, по — моему, вы переигрываете. Повремените с интимом. У нас сейчас совершенно иные проблемы, и сексом вы их не решите.
Странно, но Тамарка к голосу разума прислушалась. Запахнула блузку, поправила сбившуюся прядь волос и глухо сказала:
— Простите меня, дуру. Жалко ведь этого… гинеколога… — и всхлипнула.
То ли специально она так сказала, то ли просто так получилось, но Шуре (и не только ему!) явственно послышалось в окончании фразы слово «олуха». И, пока он напряжённо думал, обижаться ему или тихо радоваться, Маккартни уже разлил коньяк по рюмкам и предложил выпить за их чудесную встречу, которая, несомненно, послужит фундаментом для дальнейшего знакомства и весьма плодотворного сотрудничества. Аплодисментов за свой спич от Одиноких Сердец он не дождался — слишком все были ошарашены — однако выпили все с удовольствием. Что характерно — и Тамарка тоже.
Далее всё развивалось по вполне обычному сценарию, разве что более спокойно, чинно, и под музыку «The Doors», что, как отметил Шурочка, Пола весьма веселило. Члены «Клуба» вели себя пристойно, с вопросами к Полу не приставали, очевидно, дожидаясь, пока он сам прояснит все интересующие их моменты. А тот, казалось, вовсе даже не замечал всей несуразности ситуации, шутил, смеялся, делал Тамарке комплименты, переводил тексты звучавших песен, в общем, работал, так сказать, душой компании.
Где — то между третьим и четвёртым тостами пришлось ненадолго прерваться, чтобы открыть дверь двум улыбчиво — мрачным личностям невнятной наружности, которые, как оказалось, доставили покупки, о которых все успели забыть, кружась в вихре проблем и веселья. Так что решено было объявить в заседании «Клуба» перерыв для того, чтобы протестировать купленные инструменты. Расчехлили, подключили, и Пол заиграл на бас — гитаре что — то ужасно ритмичное, и в то же время нежное и лиричное, Миха некоторое время присматривался и прислушивался, потом сел за фортепиано и начал подыгрывать, постепенно входя в раж и добавляя к мелодии всё новые краски.
А потом всех удивил Шурочка, взявший Epiphone Casino и легко и непринуждённо поддержавший мелодию. Алик посидел, вздыхая, потом поднялся, подошёл к ударной установке, снял с неё чехол, и музыка наконец — то обрела завершенность и некую женственность, подчиняясь упругому ритму. Морганатическое рабство в горах Кавказа не прошло, видно, даром. Барабаны просто ожили под руками Алика и легко повели мелодию куда — то ввысь, наполняя воздух в комнате возбуждающей вибрацией.
Тамарка, полузакрыв глаза, покачивалась в такт музыке, Миха постепенно усложнял свою партию, добавляя в неё всё новые оттенки, Шура следовал за ним, не отставая ни на шаг, но круче всех был Пол. Он, казалось, сжился со своим басом, инструмент в его руках стал живым и трепетным, он то поражал своей откровенностью, то становился резким и лаконичным, словно стесняясь своей минутной слабости, то вновь начинал клубиться розовым, как бы приглашая куда — то, где никто кроме него ещё не успел побывать… Пол совсем ушёл в музыку, пальцы его исполняли причудливый танец, ласкали гриф, больно щипали струны, гитара стонала в такт его ласкам, губы Пола шептали какие — то слова, иногда он вполголоса напевал что — то вроде "Rams… All you are… Ram on… Give your heart…"[16].
Отдавать своё сердце Шура никому не собирался, бараном себя не считал, хотя и знал, что баран для англичанина — совсем не то, что для русского[17], поэтому ему стало скучно, он отложил гитару и направился в спальню. Проходя мимо Тамарки, прикоснулся к её плечу, приглашая с собой. Тамарка никак не отреагировала. Шура пожал плечами и вошёл в спальню…
THE HIGHER YOU FLY THE DEEPER YOU GO — V
… И увидел прямо перед собой Сержанта Пеппера.
— Простите, сэр, я взял на себя смелость пригласить вас прямо сюда. Только для того, чтобы сэкономить время, сэр. Видите ли, события стали развиваться слишком стремительно…
— Не волнуйтесь, Сержант, он всё правильно понял, — Джон Леннон всё так же сидел за роялем и курил.
— Ничего я пока не понял, — сказал Шура и, достав из кармана пиджака кисет с табаком, принялся набивать петерсоновскую[18] трубку.
— Да нет, ты просто не понял, что понял, — улыбнулся Леннон.