Книга "По своим артиллерия бьет..." Слепые Боги войны - Владимир Бешанов

В резолюции объединенного Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) от 9 августа, в частности, указывалось:

«Опасность контрреволюционной войны против СССР есть самая острая проблема текущего периода. Обострение противоречий между СССР и его капиталистическим окружением является главной тенденцией настоящего периода…

Если внутренние противоречия между различными империалистическими государствами чреваты крупнейшими конфликтами между ними, то, с другой стороны, не исключен и временный блок этих государств против СССР, т. е. прямая военная или финансовая поддержка сил, непосредственно ведущих операции против государства рабочего класса. Яростная пропаганда разрыва отношений с СССР во Франции; поворот значительной части германской прессы в сторону враждебности против СССР; японская политика на Дальнем Востоке и т. д. и т. п. сигнализируют реальную возможность этой опасности…

Вышесказанным определяется политика СССР. Это прежде всего политика мира. При невозможности «предсказать» сроки военного наступления против СССР и при всей необходимости подготовки к этому наступлению СССР должен вести решительную и последовательную политику мира, которая усиливает с каждым годом и каждым месяцем позицию пролетарского государства. В целях борьбы за мир правительство СССР должно идти на хозяйственно целесообразные связи с капиталистическими государствами. В то же время СССР будет всеми мерами защищать основы своей пролетарской и государственной конституции, которые являются одновременно и основами ее бытия как пролетарского государства».

Об этом же в декабре на съезде партии говорил И.В. Сталин:

«Усиление интервенционистских тенденций в лагере империалистов и угроза войны (в отношении СССР) есть один из основных факторов нынешнего положения…

Если года два назад можно было и нужно было говорить о периоде некоторого равновесия и «мирного сожительства» между СССР и капиталистическими странами, то теперь мы имеем все основания утверждать, что период «мирного сожительства» отходит в прошлое, уступая место периоду империалистических наскоков и подготовки интервенции против СССР…

Отсюда задача — учесть противоречия в лагере империалистов, оттянуть войну, «откупившись» от капиталистов, и принять все меры к сохранению мирных отношений.

Мы не можем забыть слов Ленина о том, что очень многое в деле нашего строительства зависит от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром, которая неизбежна, но которую можно оттянуть либо до того момента, пока не вызреет пролетарская революция в Европе, либо до того момента, пока не назреют вполне колониальные революции, либо, наконец, до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой из-за дележа колоний.

Основа наших отношений с капиталистическими странами состоит в допущении сосуществования двух противоположных систем».

Именно в 1927 году СССР начал примерять на себя личину пламенного борца за мир во всем мире и поборника «коллективной безопасности». Советским руководством был предпринят ряд шагов на внешнеполитической арене с целью нормализации отношений с европейскими странами, сворачиванию подрывной деятельности своих доморощенных эмиссаров, которых с удручающей регулярностью хватали за руку полиция и спецслужбы, улучшению имиджа страны.

Вот несколько выдержек из секретных постановлений Политбюро:

5 мая 1927 года: «Обязать ИККИ, ОГПУ и Разведупр в целях конспирации принять меры к тому, чтобы товарищи, посылаемые этими организациями за границу по линии Наркоминдела и Наркомвнешторга, не выделялись в своей официальной работе из общей массы сотрудников полпредств и торгпредств».

28 мая: «Совершенно выделить из полпредств и торгпредств представительства ИНО ОГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, КИМа, МОПРа…

Привести в порядок финансовые операции Госбанка по обслуживанию революционного движения в других странах с точки зрения максимальной конспирации».

7 июля: «Всякие связи Коминтерна с другими полпредствами безусловно в течение июля заканчиваются и впредь не производятся».

30 ноября 1927 года на первом заседании IV сессии Подготовительной комиссии Конференции по разоружению в Женеве глава советской делегации, заместитель наркома иностранных дел М.М. Литвинов от имени «единственного Правительства, которое на деле доказало свою волю к миру и разоружению», огласил декларацию, в которой предлагалось, не размениваясь на мелочные «детали», решить вопрос глобально, а именно, всем государствам(!) одновременно и полностью разоружиться(!!) за один(!!!), в крайнем случае четыре года: распустить вооруженные силы, отправить на переплавку танки, корабли и пулеметы, самолеты распилить, крепости взорвать, утилизировать боеприпасы и средства химической борьбы, ликвидировать военные производства и военные ведомства, запретить изобретать средства истребления, а также учить молодежь военному делу. И все! Мир на земле и в человецех благоволение: «…я утверждаю, что сама по себе проблема разоружения не представляет никаких трудностей и может быть разрешена быстро и легко».

Остальные участники сессии признали сей план утопическим, хотя и «отвечающим интересам человечества», и даже не стали его обсуждать, в чем сами декларанты, не будучи идиотами, нисколько не сомневались. Зато теперь можно было заявлять со всех трибун: «Общий итог нашего участия в работах Женевы состоит в том, что впервые перед всем миром поставлена во всей серьезности и конкретности проблема действительного разоружения. Правительство Советского Союза всеми мерами боролось за мир, против поджигателей войны».

2 декабря там же, в Женеве, Литвинов подписал декларацию о присоединении СССР к протоколу «О запрещении применения на войне удушливых, ядовитых и других подобных газов и бактериологических средств». Документ был ратифицирован 9 марта 1928 года, а 7 апреля Реввоенсовет создал Институт химической обороны со следующим уставом: «Задача ИХО в области химического нападения — искать новые ОВ на основе разведупровских материалов и тактических заданий, быстро их изготовлять в достаточных для полигонных испытаний количествах и проводить все необходимые проверочные испытания для представления образца в РВС для ввода на вооружение». Деньги на строительство здания института взяли из добровольного фонда «Наш ответ Чемберлену».

Тем временем внутри партии и страны искусственно поддерживалось состояние истерии. Искусственно, потому что кто-кто, но прагматичный Сталин, читая донесения дипломатов и разведчиков, с достаточной степенью достоверности понимал, что угроза «крестового похода» минимальна: нет на Западе никакого «единого фронта» и не существует «Малой Антанты», а есть на деле «противоречие интересов в лагере империалистов, заинтересованность некоторых стран в экономических связях с СССР».

Литва в те поры де-юре находилась в состоянии войны с Польшей, которая в любой момент могла стать «де-фактом». Польша, которую в 1926 году снова возглавил Юзеф Пилсудский (и о которой тогда же Сталин писал: «Польское государство вступило в фазу полного разложения, финансы летят в трубу. Злотый падает. Промышленность парализована…»), была не прочь радикально выяснить отношения с литовцами и уговаривала Германию присоединиться к разборке и забрать себе Мемель. Немцы, тесно сотрудничавшие с Советами, втайне считавшие польскую государственность историческим недоразумением, не имели вооруженных сил, способных вести наступательную войну. Победоносная Франция, вполне удовлетворенная Версальским миром, полагавшая себя главным гарантом европейской стабильности, воевать не желала, пресекала любые намеки на возможность усиления Германии, держала за фалды Польшу в литовском вопросе и заявляла о неизменности своей политики в отношении СССР. Советско-французские отношения стали гораздо теплее после того, как в мае 1927 года Москва изъявила готовность погасить большую часть царских долгов. 2 июня были подписаны торговый договор и таможенная конвенция между Советским Союзом и Латвией. Деловые круги Англии, не преодолевшей еще внутриполитический кризис, руководствуясь принципом Ллойд Джорджа «торговать можно и с людоедами», предпочитали осваивать необъятный «русский рынок», чем финансировать новые военные расходы. Меморандум британского Министерства иностранных дел, направленный правительству в 1926 году, констатировал: