Книга Великий Столыпин. "Не великие потрясения, а Великая Россия" - Сергей Степанов

Первая поездка Лермонтова и Столыпина на театр военных действий, где было временное затишье, походила на увеселительную прогулку. Поездка дала новый импульс творчеству поэта. Но Столыпину эта поездка, видимо, показалась пресной и лишенной военной романтики. Он разочаровался в службе и в 1839 г. подал в отставку. Зиму 1840 г. друзья провели в Петербурге. В феврале Столыпин был секундантом на дуэли Лермонтова с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом. Первая дуэль Лермонтова была отчасти похожа на последнюю дуэль Пушкина. Его противником был француз, сын дипломата, как и Дантес. Более того, по одной из версий, поводом для дуэли стал давний спор о гибели поэта, который Лермонтов вел с высшим светом. До французского посланника дошли сплетни, будто Лермонтов в «Смерти поэта» оскорбил всю французскую нацию. Лермонтов послал свои запрещенные стихи посланнику, и тот убедился, что сплетни были безосновательными. Однако сын французского посланника придерживался иного мнения. На балу между молодыми людьми произошло резкое объяснение, за которым последовал вызов со стороны француза. Монго Столыпин заверял, что принял все возможные меры для примирения противников, но Барант настаивал на поединке. Биограф Лермонтова сообщает: «Когда же Столыпин приехал к де Баранту поговорить об условиях, то молодой француз объявил, что будет драться на шпагах. Это удивило Столыпина. «Но Лермонтов, может быть, не дерется на шпагах», – заметил он. «Как же это, офицер не умеет владеть своим оружием?» – возразил де Барант. «Его оружие – сабля, как кавалерийского офицера, и если вы уже того хотите, то Лермонтову следует драться на саблях. У нас в России не привыкли, впрочем, употреблять это оружие на дуэлях, а дерутся на пистолетах, которые вернее и решительнее кончают дело»[60]. Условились драться на шпагах до первой крови, а потом на пистолетах.

Дуэль состоялась на Черной речке неподалеку от места дуэли Пушкина с Дантесом. Лермонтов был легко ранен в бок, после первой крови противники, как было условлено, взялись за пистолеты. По словам самого поэта, «…мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разошлись…»

Хотя дуэль не привела к серьезным последствиям, Лермонтова посадили на гауптвахту и предали военному суду. Стоит сказать несколько слов о дуэльном кодексе в связи с тем, что многие представители рода Столыпиных дрались на дуэлях. В судьбе П.А. Столыпина дуэль тоже сыграла немалую роль. Дуэли являлись частью дворянской жизни. Благородный человек защищал свою честь и достоинство на поединке, а не в суде. Однако по закону дуэли были запрещены вплоть до конца XIX в. Дуэлянтам и их секундантам грозило лишение дворянства и ссылка в каторжные работы. На практике строгий закон почти никогда не применялся. Если все правила дуэльного кодекса были соблюдены, то даже при смертельном исходе участники дуэли наказывались несколькими месяцами ареста и церковным покаянием, а для офицеров иногда понижением в чине, переводом из гвардии в армию, отправкой на Кавказ и тому подобными исправительными мерами.

В случае с первой дуэлью Лермонтова высший свет единственный раз встал на сторону поэта. Великому князю Михаилу Павловичу понравилось, что молодой офицер отстаивал честь русского воинства. Министр иностранных дел Карл Нессельроде из личного недоброжелательства к французскому посланнику доложил царю, что зачинщиком поединка был атташе де Барант. В великосветских салонах восхищались благородством Столыпина, который добровольно явился к начальнику штаба Отдельного корпуса жандармов Леонтию Дубельту и объявил о своем участии в дуэли. Дубельт, состоявший, к слову сказать, в дальнем родстве со Столыпиными, отмахнулся от его заявления. Но Монго не успокоился и написал письмо главноуправляющему Третьим отделением и шефу жандармов Александру Бенкендорфу, подчеркивая несправедливость того, что «Лермонтов будет наказан, а я, разделивший его проступок, буду представлен угрызениям собственной совести». Все были уверены, что друзей лишь мягко пожурят. Однако Николай I решил иначе. На подробном докладе о дуэли он начертал высочайшую резолюцию: «Поручика Лермонтова перевести в Тенгинский пехотный полк тем же чином, поручика же Столыпина и графа Браницкого освободить от надлежащей ответственности, объявив первому, что в его звании и летах полезно служить, а не быть праздным».

На сей раз поездка на Кавказ ничем не напоминала увеселение. Имам Шамиль сплотил вокруг себя горцев и объявил газават, или священную войну, русским. Лермонтов по своей инициативе принял участие в двухнедельной экспедиции генерала Галафеева, отправившейся из крепости Грозная для усмирения восставших. Он участвовал в битве с горцами 11 июля 1841 г, описав его в стихотворении «Валерик».

Последняя поездка Лермонтова и Столыпина на Кавказ состоялась весной – летом 1841 г. Алексей Столыпин, вернувшийся по совету императора на военную службу, был в чине капитана. Он первым выехал из Петербурга, Лермонтов догнал его в Туле. С дороги поэт писал Е.А. Арсеньевой: «Милая бабушка. Я сейчас приехал только в Ставрополь и пишу к вам; ехал я с Алексеем Аркадьевичем и ужасно долго ехал: дорога была прескверная. Теперь не знаю сам еще, куда поеду; кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды». Биограф Лермонтова сообщает, что родные и друзья поручили Монго Столыпину оберегать поэта от опасных выходок. К несчастью, Столыпину не удалось выполнить это поручение, хотя, по воспоминаниям очевидцев, он настаивал на том, чтобы ехать из Ставрополя прямо в полк. Рассказывали, что друзья решили бросить монетку. Выпал жребий ехать в Пятигорск.

Минеральные воды были знакомы Лермонтову с детства. Столыпины владели имением сравнительно недалеко от целебных источников, и бабушка несколько раз привозила туда внука. Но вряд ли молодых офицеров привлекло лечение. На воды съезжалось множество светских дам и их кавалеров – «водяное общество», блестяще описанное Лермонтовым в «Герое нашего времени». Кроме того, Пятигорск имел славу кавказского Монако, и там шла крупная карточная игра. Офицерам для поездки на воды нужны были основания. Лермонтов со Столыпиным запаслись свидетельствами за подписью военного лекаря Иоганна Барклая-де-Толли, дальнего родственника фельдмаршала. Согласно заключению лекаря, Лермонтов якобы был «одержим золотухою и цинготным худосочием, сопровождаемым припухлостью и болью десен». Чем страдал Монго Столыпин, осталось неизвестным, но начальник штаба командующего Кавказской линией и Черноморией, на чье имя были поданы рапорты о необходимости все лето принимать серные ванны, весьма скептически отнесся к медицинскому свидетельству и того и другого офицеров. Он писал коменданту Пятигорска: «Не видя из представленных вами при рапортах… и свидетельств за № 360 и 361, чтобы Нижегородского драгунского полка капитану Столыпину и Тенгинского пехотного поручику Лермонтову, прибывшим в Пятигорск, необходимо нужно было пользоваться кавказскими минеральными водами, и напротив, усматривая, что болезнь их может быть излечена и другими средствами, я покорно прошу ваше высокоблагородие немедленно, с получением сего, отправить обоих их по назначению».