Книга Красный шторм. Октябрьская революция глазами российских историков - Егор Яковлев

Какая разница с сухопутной армией — там упразднение офицерских званий прошло на ура.

Пожалуй, так. И это тоже оригинальная черта матросов.

Как думаете, почему?

Думаю, дело в том, что для управления кораблем нужны в первую очередь знания. И часть офицеров, демонстрировавших эти знания, в частности инженеры-механики, о чем мы говорили выше, вызывала у матросов уважение. Ненависть к социальной сегрегации на кораблях или самодурству командиров не переносилась на офицерство в целом.

В сухопутной армии ценность знаний была менее очевидной. Основной род войск — пехота. Техники мало. И в Первую мировую все сводилось к командованию неким количеством солдат с винтовками. Поэтому сухопутному кадровому офицерству сложнее было вызвать интерес солдата и показать свои знания и умения.

Как вы считаете, почему программы большевиков и левых эсеров приобрели такую популярность среди матросов?

Я бы добавил еще анархистов, потому что анархистская вольница была очень близка матросам по духу. Но если говорить о большевиках, то, во-первых, у них в 1917 году была наиболее ясная программа. Это не парадокс. Очень часто четкие программы дефицит в политике. Между тем апрельские тезисы Ленина были понятными и конкретными: национализация земли и банков, рабочий контроль над производством, прекращение войны, переход к республике Советов. Матросы на это реагировали, потому что считали себя частью трудового народа. Любопытно, что они больше откликались на защиту интересов крестьян, чем рабочих. Об этом свидетельствуют материалы из архивов Центробалта. Я не видел ни одной фразы «мы рабочие». А вот «мы крестьяне» звучит время от времени. Напомню, что перед войной в последних наборах во флот количество хлебопашцев, как их официально называли, составляло около 30 %. А связаны с деревней в той или иной степени были 2/3 призвавшихся во флот. Поэтому лозунг национализации земли и ее раздела между крестьянами был матросам очень близок. Но и внятным рабочим лозунгам они тоже сочувствовали. Поэтому симпатии к большевикам, которые давно зарекомендовали себя как защитники рабочих, были вполне естественны.

Очень важной была позиция по войне: большевики четко выступали против нее, так же как анархисты и левые эсеры. Наши представления о Великой Отечественной с ее максимой «нам нужна одна победа» нельзя переносить на Первую мировую. Целей и смыслов Первой мировой население не видело.

В конце 1916 года премьер-министр Российской империи Александр Трепов назвал в Государственной думе официальной целью войны завоевание Константинополя и проливов. Очевидно, войну с такой целью нельзя считать Отечественной.

А кроме того, нельзя это считать вопросом жизни и смерти для России и ее народа. Мы не завоевали черноморские проливы и сто лет живем после этого. Нельзя сказать, что плохо. И нельзя сказать, что если мы завоюем их сейчас, то будем жить принципиально лучше.

Представление о ненужности, бессмысленности мировой войны укоренилось в умах. При этом матросы, конечно, не сидели в окопах, не кормили вшей и не голодали. Они жили во вполне приемлемых условиях. Но зато парадоксальным образом у них было больше времени на то, чтобы это осмыслить. Отсюда и очень сильные антивоенные настроения. При этом надо заметить то важное обстоятельство, что до начала 1918 года многие считали: Германия точно так же измучена войной, и реален мир без аннексий и контрибуций. К примеру, адмирал Вердеревский был сторонником немедленного заключения такого мира: он говорил об этом еще в сентябре 1917 года. За это же выступал последний военный министр Временного правительства генерал Верховский. И большевики впоследствии приступили к переговорам именно о таком мире. Казалось, что его можно будет заключить.

Ну и наконец, матросам были гораздо более симпатичны Советы, чем Временное правительство. Идея демократии, которая будет исходить с заводов и полей, была им гораздо ближе, чем идея демократии, которой будут управлять помещики и буржуазия. Поэтому программа перехода власти к Советам пользовалась на Балтийском флоте большой популярностью. А все остальные флоты шли в кильватере с определенным отставанием. Очень хорошо видно, что Черноморский флот пришел в октябре 1917 года к той же стадии революционности, какую Балтийский флот имел летом. Флотилия Северного Ледовитого океана отставала чуть больше. Но логика развития событий была одна и та же на всех флотах.

В расчетах большевиков перед Октябрьским вооруженным восстанием матросы играли большую роль?

Безусловно. Предполагалось, что из Гельсингфорса по железной дороге несколько тысяч матросов будут переброшены в Петроград. Ждали и корабли. В частности, линкор «Освободитель» (бывший «Александр II» должен был встать в Морском канале. «Аврору» планировалось перевести ближе к Николаевскому мосту (мосту Лейтенанта Шмидта). Учитывались действия эсминцев «Самсон» и «Забияка».

Вообще надо сказать, что военная история Октябрьского вооруженного восстания еще не написана. Мы, например, хорошо знаем, где какой полк стоял 14 декабря 1825 года, откуда и куда он шел и как развивалось восстание декабристов. Но вот кто, откуда и куда какими силами ходил 25 октября 1917 года, мы знаем очень приблизительно. До сих пор не очень понятно, какие именно воинские части оказались в Зимнем дворце, из каких районов красногвардейцы. Однако с уверенностью можно утверждать, что матросы показали себя наиболее дисциплинированный частью восставших, они выделялись спайкой. Так было и дальше. Когда Дыбенко 5 января 1918 года разгонял Учредительное собрание, ему задали вопрос: «Вы не боитесь того, что в городе много солдат? Они могут выступить на защиту Учредительного собрания». Дыбенко ответил: «Они ничего не стоят. Буквально сотня матросов разгонит любых солдат». Отчасти это была бравада. Но, с другой стороны, матросы сохранили дисциплину в гораздо большей степени, чем сухопутные войска.

У Джона Рида есть интересные заметки по этому поводу. Если он встречал вооруженный солдатский патруль на улицах Петрограда, то руководил им, как правило, рабочий или матрос. Рабочие и матросы были стихийно выдвинуты на руководящие должности. Причем дело здесь не в том, что кто-то кому-то приказал подчиняться. Приказывать было бессмысленно. Слушались тех, кого хотели слушаться. И, видимо, черный бушлат сам по себе производил очень сильное впечатление.

Характерно, что, когда вскоре после Октябрьского восстания начались винные погромы, усмиряли их в основном матросы. Они взяли под охрану винные погреба Зимнего дворца, разбили там бутылки и перевернули бочки, содержимое вылили в подвалы, а потом с помощью пожарных откачали в Неву. Несколько предшествующих попыток установить караул из солдат сухопутных частей приводили только к тому, что караул напивался вместе с теми, от кого он должен был охранять эти запасы.

Кстати, подобный случай был и в Гельсингфорсе, когда матросы вылили на железнодорожные пути несколько цистерн со спиртом, опасаясь погромов. В финской печати отмечалось, что образ русского матроса предстал совершенно с неожиданной стороны. Жители Хельсинки привыкли видеть русских моряков навеселе во время увольнений на берег. И им казалось, что уж от стакана спирта они никогда не откажутся. Но матросы вылили все на землю, и никто даже глотка не сделал. Это еще раз свидетельствует, что уровень самоорганизации моряков был высок.