Книга Курчатов - Раиса Кузнецова

Знаете, я иногда думаю: звонок, открывают дверь и зовут меня, я выхожу в переднюю и вдруг… вижу Вас. Я была бы рада. А в Симферополе действительно тоскливо, я представляю себе. Вы должны с головой уйти в науку, и тогда год пройдет незаметно. Уж воображаю, какой Вы будете ученый и какой у Вас будет деловой вид, когда по утрам Вы шагаете по Потемкинской в Университет. Рада буду посмотреть на Вас хоть и через полтора года. Все в руках судьбы!

У нас наступила зима. Очень ранняя. Лежит снег, небольшой мороз и ясные, тихие дни. Скоро по Неве лед пойдет. Скоро мы будем кататься на саночках. Почему Вас нет здесь? Вот Вы не можете видеть величавого Исаакия в снегу и изящное здание Сената, и Медного Всадника! Не могу я писать Вам о красотах моего возлюбленного Петрограда, потому что ничего не передашь и все это нужно знать и любить самому. Я хожу и декламирую стихи Пушкина. Вы полюбили моего поэта?

Я рада за Вас. Слава Богу, Вы не похожи на тех, кто говорит: „Пушкин какой-то бездушный и избитый, его учишь в гимназии, а вот Лермонтов…“ и т. п. Вот я Вам напишу некоторые мои любимые стихи, которые мне вспоминаются сейчас. Перечтите их: „Погасло дневное светило“, „Ненастный день потух…“, „Прозерпина“, „Ночь“, „Элегия“, „Под небом голубым…“, „Близ мест, где царствует Венеция златая…“, „Приметы…“, „Я ехал к вам…“, „Не пленяйся бранной славой…“, „Напрасно я бегу к сионским высотам…“, „Отцы-пустынники и жены непорочны…“, „Жил на свете рыцарь бедный…“ и другие — все-все мои любимые! Я люблю „Пир во время чумы“, „Моцарт и Сальери“.

Пора кончать. Пробило час. Почитаю еще немного роман Вернера, которого я читаю на сон грядущий, и лягу спать. Нюси нет, и мне тоскливо. Почему-то всегда в такие минуты я вспоминаю стихи Лохвицкой: „Проходит жизнь. В мечтаньях об ином ничтожна и пуста… А где-то смех и счастье бьет ключом и жизнь, и красота!..“ Я ужасно стала серьезная и почти не смеюсь. Прощайте. Пишите о себе и обо всем скорее. Вера. Вас. Остр., 14 линия, д. 35, кв. 5».

№ 6

«Петроград [конец сентября — октябрь 1921 г.]

[…] Я не чувствую себя особенно счастливой и удовлетворенной, я вошла в колею и иду по ней и не сойду с рельс. Но ведь жизнь в своих мелочах всегда приносит и огорчения, и разочарования, которым подчас придаешь слишком много значения, и поэтому печалишься зря. В общем, жизнь очень однообразна. Днем все берет Институт. Вечером занимаюсь, играю, редко и мало читаю, принимаю все тех же старых и скучных людей, но с которыми связано все-таки много хорошего в прошлом, и поэтому иногда бывает хорошо в их присутствии. Изредка театры, которые, как ни странно это, дают мало душе, изредка приятные прогулки за город, и каждое воскресенье Эрмитаж, где я изучаю старинную живопись с бесконечными благоговением и восторгом перед мощью гениев далекого прошлого. Вот моя жизнь. Я не думаю о будущем. Ведь оно начнется только через 5 лет, когда я окончу Институт, а до тех пор еще много будет времени подумать. А теперь фон моей жизни преимущественно носит сероватые оттенки, но это не горести, не страдания — это повседневность.

Да, знаете, у меня в Институте вышла интересная встреча: Райко, помните его? Ведет у нас упражнения по физике, и я опять работаю у него. Мы как-то раз вспоминали Симферополь, и мне было приятно разговаривать с ним. Я так хорошо вспомнила физику, кабинет в Симферополе (кажется — это Нагорная улица?), вспомнила Вас и Ваших друзей, работающих с какими-то сложными машинами, на которые мы, простые смертные, смотрели с большим почтением. Вспомнила, как раз мы ходили с Вами смотреть на звезды, и вспомнила милого Козякина (он уж, наверное, скоро кончает свой политехникум?). Все это очень приятно и хорошо вспоминать, а лучше еще было то время, когда это было. Кончаю. Пишите, и советую заходить на почту чаще, чем через 20 дней. Вера.

На столе у меня стоит букет астр. Как привет от северной осени посылаю Вам один цветочек. Это немножко сентиментально, ну да уж ничего».

№ 7

«Петроград, 2 января 1922 г.

С Новым Годом, милый Игорь! Желаю Вам всего, всего чего ни захотите, чтобы быть счастливым. Хорошо было бы нам с Вами увидеться в этом новом году. С интересом и радостью взглянула бы я на нового Игоря, столько пережившего и передумавшего за это время, а Вы посмотрели бы на новую Веру. Как Вы встречали Новый год, весело ли, окрыленный надеждами и мечтами? Я очень тосковала в этот вечер, дядя ушел к знакомым, а мы с Надей так устали, потому что накануне не спали всю ночь, провожая Старый год, что остались дома. Я лежала в кровати, читала воспоминания о Комиссаржевской, которые окончательно подорвали мое настроение. Вы слыхали о ней? Знаменитая, гениальная артистка, вечно искавшая, вечно метавшаяся душою, всегда жившая на сцене жизнью своих ролей и так трагически погибшая от черной оспы в Ташкенте во время гастролей. Книга написана прекрасно, и когда я читала, то мне передалось это нервное напряжение всего ее существа, вечное беспокойное стремление вперед, вечные искания нового, лучшего в искусстве и, наконец, — ужас ее конца. С таким тяжелым и напряженным настроением я встретила этот Новый год, 20-й в моей жизни.

Мне жалко, что мои письма, по-видимому, не доходят до Вас. Я Вам писала часто, а Вы говорите, что вот уже месяц, как я молчу. Жалко, что транспорт так плохо налажен.

Моя жизнь?.. Мне стыдно писать о ней. Вот, когда я так спокойно сижу одна и обдумываю все, что вижу, что живу пусто, бессмысленно и глупо. Но как увлекает меня эта пустота, шумная, пестрая! Стыдно. После трех лет тихой, детски простой и ясной жизни в Феодосии, потом очень тяжелой, в сущности, для меня зимы в Симферополе, потом опять феодосийской тиши, одиночества и однообразия летом — здесь наступила реакция. Мы с сестрой увлеклись тем веселым, легким, приятным и пестрым, что может дать нам здешняя жизнь. Я почти не учусь, Университет стоит в стороне, и одна мысль о нем терзает мою совесть, поэтому я ее гоню. Не то чтобы я не хотела учиться, о нет, я очень хочу, мучаюсь своею распущенностью, но, знаете, всю меня охватила какая-то лень, пассивность и даже беспечность в этой области. Чем сидеть за столом с карандашом в руках и выводить какие-нибудь формулы, гораздо приятнее разлечься на диване и читать какой-нибудь французский роман или историю архитектуры Петрограда, которой я теперь увлекаюсь. Знаете, это очень интересно. Я хожу по городу, смотрю на дома, на решетки, церкви, мосты, определяю век, стиль, любуюсь красотою, характерною для барокко или классицизма. Читаю прекрасную книгу Курбатова „Петербург“, а потом устраиваю себе практические занятия по городу и расхаживаю с этой книгой как с гидом. Интересно и увлекательно произносить великие имена великих архитекторов: Растрелли, Воронихина, Фельтена и др. и останавливаться перед Зимним дворцом, Казанским собором, решеткою Летнего сада с новыми мыслями, с новым, более тонким и чутким восприятием их красоты. У меня много друзей, и если мы не в театре, не на вечеринках друг у друга, то занимаемся изобретением новых удовольствий. Вот на днях планируется веселый маскарад у моей подруги, потом ложа в Мариинском театре на „Валькирию“ Вагнера, потом „бал“ у Нюси, потом прогулка на лыжах в Царское. Весело, не правда ли? И мне ужасно весело. Я увлекаюсь, теряю спокойствие, уравновешенность и благоразумие. Когда-то я сокрушалась о ледяном спокойствии своего сердца, теперь весь лед давно растаял. Я настроена очень романтически, я стала кокеткой, мне льстит внимание и комплименты. О, Игорь, Вы не узнали бы меня. Два раза мы веселились до утра. И на рассвете пошли веселой компанией провожать по домам подруг. Это было в 8 часов утра. И лучший момент из всей этой шумной и пестрой ночи был тот, когда мы вышли в таинственные, зимние сумерки зимнего рассвета. У меня закружилась голова от бодрой, крепкой свежести воздуха и массы воздушных, возвышающихся сугробов снега кругом… Трамваи выходили из парка, и голубые вспышки электричества делали все похожим на сказку. Хорошо! И единственно, что меня угнетает во всем этом, это когда я в спокойные здравые минуты начинаю разбирать и критиковать моих подруг и товарищей и вижу, что, в сущности, они люди мне далекие и чужие и нет у них души. Есть среди них и хорошие, да только или я не умею подойти, или они не хотят, и мы остаемся чужими. А большинство — пустота. И как-то приходится себя разделять, сдерживать, ведь сами знаете, как бывает неприятно, если скажешь что-нибудь по-твоему очень простое, понятное и естественное, а тебя не поймут: делается жаль человека, а нет чувства ужаснее жалости. Поэтому я делю себя на две половинки. Но только я сосредоточусь, раздумаюсь и начну каяться, приходит кто-нибудь, — смех, разговоры, планы на будущее, и мое серьезное настроение мигом улетает. Вот Вам моя жизнь. Что-то будет? Игорь, пишите скорее, больше, чаще. Пришлите мне свою фотографию, снимитесь в миниатюре, а я Вам тоже сделаю один подарок к Новому году, но пока это тайна, ждите.