Книга Эхо первой любви - Мария Воронова

– Ну да, у нас в стране большая доля пограничников. Это же передается, как эстафета, к сожалению. У пограничных родителей редко вырастают дети со здоровой психикой. Но тут нетерпимость к критике доведена до высшей точки: человеку ни в быту, ни на работе, ни даже на сеансе нельзя сделать даже маленькое замечание. Пациент сразу забывает обо всем остальном и не успокаивается, пока не докажет, что вы не правы и обвинили его совершенно напрасно. В крайнем случае, если уж совсем нельзя придумать никакое оправдание себе, вынимается козырь: как вы могли меня упрекать, при моей-то заниженной самооценке? Но о том, как исправить сложившуюся ситуацию, он не задумается ни на секунду.

– Так если человек себя считает непогрешимым, значит, у него самооценка высокая. По логике-то?

– По логике-то да. Но когда работаешь с пограничниками, о логике лучше забыть, чтобы не свихнуться. Кстати, эти люди интеллектуально стоят довольно высоко и с упоением читают специальную литературу, но воспринимают только фрагменты, служащие к оправданию их образа мыслей, и игнорируют все остальное. Они кучкуются на всяких психологических форумах, где с ходу объявляют себя безресурсными клиентами и с умилением повторяют, что с ними нужно осторожненько, по шажочку, и аккуратно выпаивать их бульончиком настоящей любви. Они лучше любого психиатра знают, что нельзя говорить человеку в депрессии, чтобы он делал над собой усилие, и без колебаний диагностируют у себя это расстройство. Говорят, как им необходимо понимание и принятие, и проклинают своих психотерапевтов, которые этого не дают. Но самое главное: удивительная способность пограничников не только отрицать всякую значимость собственных действий, но и даже забывать, что эти действия вообще имели место. Поэтому они с легкостью совмещают несовместимые понятия. Намекаешь, что надо пытаться взять себя в руки, тут же получаешь, что, мол, невозможно. Я в депрессии, и моя депрессия не такова, как у обычных людей, а совершенно эксклюзивна. Ну, раз эксклюзивна, предлагаешь медикаментозную терапию – и тут же получаешь суровую отповедь: как это можно нормальным людям лекарства для психов назначать?! Ну и так далее. После каждого сеанса с подобным товарищем остаешься с мыслью, что сам тронулся умом, а если пограничников несколько в день проходит, то впору головой о стенку биться. Не так давно я выработал для себя критерий – если пациент готов хотя бы попытаться рассмотреть идею, что его родители не самые ужасные чудовища на земле, то я продолжаю с ним работу, а если даже легкие намеки на примирение вызывают ярость, то пытаюсь всеми возможными способами передать пациента другому специалисту. Ну, разумеется, если родитель не сделал ничего реально ужасного. Даже странно, как подобные товарищи самозабвенно воображают себя маленьким ребенком, нуждающимся в утешении, но ни за что не принимают того утешения, которое родители готовы им дать.

– «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал, а как стал мужем, то оставил младенческое», – процитировал Зиганшин, – пусть родители гнобили в детстве, но детство-то закончилось, можно похоронить обиды там и общаться как взрослые люди.

– Вот именно! Только понять это могут далеко не все. Ладно, хватит теории. Я обещал рассказать о своих домогательствах, а вместо этого прочел скучную лекцию.

– Что вы, очень интересно! Я даже вспомнил нескольких сослуживцев, которых считал просто козлами, а оно вон как… Но вы про домогательства все же расскажите.

– В общем, ходила ко мне одна дама, желая, чтобы я сделал ее счастливой, безмятежной и успешной, так чтобы ей не пришлось самой прилагать к этому никаких усилий. Сначала я ей сочувствовал и старался помочь, как только мог, даже предлагал провести несколько бесплатных сеансов с ее матерью или совместный сеанс, чтобы они нашли общий язык, но это вызвало такую бурю негодования, что пришлось закрыть тему. Дама оказалась навязчивой и требовала, чтобы я позволил ей писать в почту, хотела разговаривать по скайпу, словом, чтобы я был всегда доступен для общения. Я долго сопротивлялся, но в недобрый час пожалел ее и дал свою почту и номер телефона, чтобы она обращалась, если станет совсем уж невыносимо. К сожалению, психотерапевт, если хочет помочь, а не просто заработать денег, часто вынужден говорить клиенту не самые приятные вещи, так вот любое мое замечание делало ее жизнь невыносимой, и я получал ночные звонки и кучу пространных писем, где доказывалось, как я был не прав. В общем, слушать меня она не желала, но, кажется, пребывала в убеждении, что у меня есть волшебная палочка и мне ничего не стоит приказать миру измениться так, что все люди станут ею восхищаться, жалеть и прислуживать. Словом, только глупая вредность мешает мне превратить ее в царицу мира.

– Так послали бы ее подальше. Как обычные врачи делают: хочешь лечиться – лечись, а нет – иди к черту.

– В то время я еще верил в себя и надеялся, что смогу до нее достучаться. И я, черт возьми, думал, что в ответе за тех, кого приручил. Помню, она сказала, что впадает в зависимость от меня, я что-то попытался вякнуть и тут же получил суровую отповедь, что это целиком и полностью ответственность психотерапевта, именно он должен уметь провести черту, а раз я не сумел, то должен терпеть. Да мне тупо было неудобно. Как это я возьму и брошу человека, который так во мне нуждается. Гордыня, что ли, обуяла меня или глупость просто, не знаю. Самое смешное, что она никогда не воспринимала меня как потенциального любовника или возлюбленного, а, наоборот, хотела назначить меня на роль родителя, но когда выяснилось, что функции родителя состоят не только в том, чтобы потакать и ублажать, а надо дитя еще и воспитывать, тут произошел перелом. Я превратился в такое же чудовище, как ее мать, и стал объектом лютой ненависти. Мы провели еще несколько сеансов, где я, как последний идиот, пытался ее урезонить, но успеха не добился, услышал только, что я груб, некомпетентен и загнал ее в ретравму. Ушла, хлопнув дверью, и принялась строчить на меня жалобы во все инстанции, как заведенная. Сначала на форуме опубликовала целую эпопею о том, какой я идиот, ходить ко мне напрасная трата времени и денег, но никто особенно не отреагировал на ее откровения, и даже в комментариях было несколько доброжелательных откликов обо мне, чего от психопатов вообще редко дождешься. Тогда она написала в прокуратуру, и в нашу этическую комиссию, и в ректорат, и в Роспотребнадзор, что я хотел ее изнасиловать во время сеанса. На форуме поместила душераздирающий рассказ, как она пришла, вся такая безресурсная, в приступе панической атаки ко мне за помощью, а я сначала морально ее нагнул, а затем и физически. Ну и понеслось расследование.

– Да уж, – вздохнул Зиганшин, – мужику нелегко оправдаться и откреститься от подобных обвинений. В прокуратуре ладно, там люди конкретные сидят, они без веских доказательств шевелиться не станут, а в более гуманных организациях, наверное, другой подход. Дыма без огня не бывает, стало быть, грешен в чем-то человек, раз женщина такое говорит. Может, и не изнасиловал, но целоваться лез, по крайней мере встречаться предлагал, а, насколько мне известно, личные отношения с пациентами у вас порицаются почти так же, как у нас связи с фигурантами дел.

Макс со вздохом заметил, что Зиганшин прав. Прокурорские отвязались от него быстро, в Роспотребнадзоре немножко помотали душу и тоже успокоились, а в этической комиссии развернулись хорошо, так что, может быть, и лишат его права работы психотерапевтом. В их среде конкуренция большая, так что всем выгодно, чтобы профессор Голлербах выпал из игры.