Книга Колье Шарлотты - Анатолий Ромов

Голуб. Голуб. Кличка — Герасим. Я ничего о таком не знаю. Абсолютно ничего. Эдик, кажется, тоже не упоминал ни такого имени, ни клички.

— Откуда он?

— Из Москвы.

— Адрес его знаете?

— Нет, адреса не знаю. Знаю, что работает в институте Гипрогор. Еще — домашний телефон.

— Какой?

— Двести четырнадцать — пять четыре — одиннадцать. Двести четырнадцать — пять четыре — одиннадцать. Черт.

214—54–11. Стоп. Да ведь это же телефон из записной книжки Горбачева! Вениамин Михайлович. Вот так номер. Значит, «Вениамин Михайлович» — это Голуб. Проверим еще раз.

— Как его отчество? Этого Голуба?

— Вы знаете — отчество не помню. Кажется, не то Михайлович, не то Николаевич.

— А… сколько ему лет? Хотя бы примерно?

— Примерно мой ровесник.

Все правильно. Для Горбачева этот Голуб должен быть конечно же Вениамином Михайловичем. А для Тюли просто Веней.

— Вы знаете, где он сейчас?

— Ничего не слышал о нем еще с воли. Одно только и знаю, что раньше колье было у него.

— И все?

— И все. А что — этого мало?

Все верно. Тюля сказал много. Даже больше, чем я ожидал.

— Вы сами видели колье? Могли бы его описать?

— Колье я не видел. Слышал, что в нем сто тридцать один бриллиант.

Кажется, можно отпускать. Я протянул Тюле паспорт и билет:

— Билет вам перерегистрируют на следующий рейс. Всего доброго.

Быстро поднявшись наверх, кивнул Анту:

— Скорей! Едем в порт!

Через полчаса наша машина затормозила у входа в портовую таможню. Начальник таможни Артур Викторович Инчутин, неторопливый, плотный, с глазками-буравчиками, кажущимися не знающему его человеку подслеповатыми, принял нас сразу, и я так же сразу достал из кармана и развернул перед ним список драгоценностей, с которыми выходили на берег пассажиры «Норденшельда».

— Артур Викторович… Вот посмотрите — здесь указано: «Колье бриллиантовое, сто тридцать один камень, восемь рядов». Тут написано: колье украшало некую Мертонс Мери Энн. Как она выглядела?

— Ну… дамочку эту помню. Помню. Красивая, видная.

Значит, женщина. Это подтверждает и Инчутин. Но ведь ни одна женщина не входила в круг подозреваемых нами людей. Потом — никаких данных о том, что эта Мертонс была раньше в Таллине или вообще в Союзе, у нас нет.

— Артур Викторович, вы человек опытный. Вопрос сложный, но… Бриллианты были настоящими или поддельными?

— Боюсь, братцы, этого никто вам не скажет. Стразы сейчас делают — пальчики оближешь. А снимать с туристов драгоценности и отправлять их на пробу не имеем права.

— И еще один вопрос. Эта Мертонс шла одна?

— Нет, с мужчиной. Его фамилия должна быть в этом же списке. На нем было золото. Да, вот она. «Кольцо золотое с печаткой — Джон Пачински».

— Он? — Я достал из кармана фотографию Пачински и положил ее перед Инчутиным.

— Он. — Начтам вгляделся. — Определенно он.

Когда, остановившись у дверей правления, мы с Антом вышли из машины, я вдруг подумал: а ведь это место пристреляно. Естественно, мы — я и Ант — знали, что охрана управления после выстрела в Горбачева наверняка усилена. Валентиныч уж как-нибудь на первое время разработал свои меры, скажем, засады в близлежащих домах или скрытые патрули. Но кто поручится, что стрелявший не найдет новую точку и не выстрелит еще раз? Подумав об этом, я встретился взглядом с Антом. По его кривой улыбке понял, что он сейчас думает о том же. Поняв мои заботы, Ант развел руками, что примерно означало: «Дружочек, от судьбы не уйдешь».

Сторожев принял нас сразу же. Все, что я ему рассказал, он выслушал как обычно — внешне бесстрастно. Но я знал, что при этом он дотошно вслушивается в каждое слово, даже в оттенок каждого слова. Я знал эту способность Валентиныча — рассматривать под самым неожиданным углом все как будто бы незначащее, что может промелькнуть в рассказе. Правда, сейчас все, что я ему говорил, имело особый подтекст, и это отлично понимали мы трое. Особый — потому что одно дело догадки, предположения и так называемый «расклад», то есть то, чем мы занимались раньше. И совсем другое — когда наконец в деле, которое ты только что начал, впервые появляется что-то конкретное. Сейчас же таких конкретных вещей появилось целых три — собственно, эти три вещи и составляли основу моего рассказа Сторожеву. К тому же мне сейчас казалось, что они особенно важны именно потому, что каждая подтверждала высказанное ранее предположение: хозяином контейнера теперь почти наверняка можно было считать Джона Пачински; есть объект, ради которого были привезены полмиллиона, и почти точно этот объект — колье Шарлотты. Об этом говорят показания трех не связанных друг с другом источников — Зенова, Тюли и списка Инчутина. Если все это подтверждается, то два факта, связанные с телефоном 214—54–11 в записной книжке Горбачева, говорят о третьем, самом важном и самом, на мой взгляд, ценном: о явно существующей связи между убийством Горбачева и прибытием контейнера.

Выслушав меня и задав несколько незначительных вопросов, Сторожев записал данные на Голуба и нажал кнопку селектора:

— Галя, срочно вне категорий — запрос Центру на Голуба Вениамина Михайловича, жителя Москвы, служащего института Гипрогор. Ответ по телексу! И тут же доложите мне. Ясно?

— Да, Сергей Валентиныч.

— Заодно попросите Уфимцева составить справку на так называемое «колье Шарлотты». Пусть с этой справкой явится сам.

— Все будет сделано, — отозвалась Галя.

Сторожев посмотрел на меня. Сейчас, конечно, я не ждал от шефа никаких поощрений, да это у нас и не было заведено. Но по взгляду Валентиныча я понял, что мысленно Сторожев, так сказать, «с нами» и считает, что мы потрудились не зря. А этого уже было достаточно, чтобы воодушевить меня и Анта.

— Значит, говорите — точная копия колье?

— Похоже, Сергей Валентиныч, — сказал Ант. — Сто тридцать один камень и сто тридцать один. Не может же быть такого совпадения?

Сторожев неопределенно повел подбородком:

— Ладно, подождем Уфимцева, что он скажет. И вот что еще, братцы. Я, конечно, знаю, что вы у меня храбрецы, герои, ну и так далее. Но все-таки хочу еще раз предупредить. Если стрельба из винтовки с глушителем связана с контейнером… Боюсь, что могут пальнуть и в вас.

Я посмотрел на Анта. Ант ответил мне таким же проникновенным взглядом. В общем, слова без серьезного содержания — хотя Валентиныч, как старший, обязан был предупредить нас об этом.

— Хорошо, Сергей Валентиныч, — сказал Ант. — Мы это учтем.

— Ну, ну. — Сторожев задумался. — Теперь. Все-таки вертится у меня опять все та же крамольная мысль.