Книга Тайна без точки - Альбина Коновалова

— Какие недостатки вы хотели бы исправить у себя? — спрашиваю я.

— Никаких! — это стилистика его ответов.

— Почему? У вас разве их нет?

— Есть. Только это мои недостатки. Есть личные, есть семейные проблемы, — говорит он. — Они существуют, и от этого не уйдешь. Раньше как считали: «Если семья мешает службе — брось семью!» Я так никогда не думал. Понимаю, что проблемы не могут считаться аттестацией профессиональной состоятельности. И даже часто наоборот бывает: благополучный на всех смыслах человек ничего не достигает.

Это шло вразрез с тем, что я знала о флотском менталитете, где отслеживался каждый личный шаг. Думаю, что он был глубже и духовнее многих окружающих людей.

— Владимир Тихонович! Вы стараетесь обходить конфликтные ситуации или идете напрямую?

— Если нужно для дела — иду на конфликт!

Что такое конфликт для Багрянцева? В дивизии не очень-то боялись его громогласной ругани — ругался он громко и беззлобно, с купеческим этаким размахом, но никогда при этом не подставлял невиновного.

В целом Багрянцев был немногословным человеком. Говорил точным, ясным и грамотным языком, нечленораздельного мычания не переносил. Как раз накануне он написал работу по обобщению опыта стратегии подводных лодок, собирался везти ее в главный штаб. Кроме того, Владимира Тихоновича считали серьезным специалистом по военной истории. Когда я написала статью для подшефных газет «Золотое кольцо России» и принесла ему, меня удивил отзыв. Он сказал, что эмоциональность — признак непрофессионализма, а мне так нравились тогда красивые поэтические фразы о море, о сопках и кораблях. Но мы продолжаем наше интервью.

— На какой нестандартный поступок вы способны, Владимир Тихонович?

— Скажем так: не на какой, а — способен! Больше того убежден: способность на нестандартный поступок считаю необходимым условием военной стратегии. Кто действует по правилам — тот проигрывает. Возьмите, к примеру, Гаджиева. Во время войны он применил неожиданный тактический прием: всплывает, дает артиллерийский огонь, уходит на глубину. Раз всплыл, два… На третий немцы его и потопили.

Во время нашей беседы в кабинет входит кто-то из офицеров.

— Я выговоров не боюсь, — ведет параллельный разговор Багрянцев. — Мне их можно на зипун навешивать, как это делали польские крестьяне с грамотами.

— Флот же напугаем таким решением! — возражает офицер.

— А флот и нужно пугать! — отвечает он.

Он просил меня не писать об этом в очерке, но это было при жизни… «Не бывает преступных приказов, что есть просто приказ, и я обязан его выполнить!» — сказал он то, о чем я его не спрашивала, как будто знал, что через один год, два месяца и восемь дней он станет жертвой такого приказа.

Багрянцев был отчаянным жизнелюбом. Независимым, веселым, дерзким и порой сумасбродным.

Он просто любил жизнь! И за это его любили люди! Пусть он таким и останется на нашем берегу памяти!

Екатерина Багрянцева

Наш рассказ о том времени будет неполным без Кати Багрянцевой.

До Багрянцевых церкви в Видяево не было, да и зачем храм в военном гарнизоне, где верующих — пальцев одной руки хватит?

Потом стали появляться объявления о богослужениях — я не обращала на них внимания: какие богослужения, когда храма нет, секта, наверное, какая-то… В Видяево действительно тогда то буддисты собирались, то кришнаиты активизировались, был даже один свидетель Иеговы. Церковные события шли параллельно с моей жизнью, не касаясь моей работы и жизни ни одной гранью. А между тем, Катя Багрянцева развернула бурную деятельность, организовав постоянные богослужения в Доме офицеров, служить приезжал батюшка из Западной Лицы. Но я как-то не связывала эти события вместе. Катя — высокая красивая женщина, в ярком цветном сарафане и где-то там на задворках гарнизона церковь без церкви….

И вот однажды вижу на приеме у начальника гарнизона, где я должна присутствовать, как инструктор 7 дивизии, жену начальника штаба Екатерину Багрянцеву, которая скромно стоит в общей очереди просителей.

— Господи, Екатерина Дмитриевна! Вы-то здесь что делаете? Неужели Владимир Тихонович не решил бы ваши вопросы? — спросила я.

— Нет, нет, это не семейное, — быстро сказала она. — Речь идет о выделении помещения под храм.

Осенью 1999 года помещение было выделено — это был весь первый этаж пятиэтажного здания. «Супермаркет» было написано во всю ширину стеклянных витрин.

Ободранные стены, разбитые окна, отсутствие отопления, заколоченные верхние этажи, из пожарного крана хлещет вода, стекая в подвал. Все это напоминало гражданскую войну, а не церковь. Но надо было знать Катю Багрянцеву, чтобы понять, что у нее не опустились руки. Прихожанки сами сделали ремонт, сами его оформили, принесли всякие покрывала, иконы и свечи из дома.

И церковь заработала, назвали ее Свято-Никольской, в храм потянулись люди, батюшки, правда, по-прежнему не было. А какие праздники там устраивали — у Кати, безусловно, организаторский талант. Помнится, что мы дома тоже лепили баранчиков из ваты для театра.

Позднее в гарнизоне открылась воскресная школа, и мои дети тоже ее посещали. Работала она… в квартире Багрянцевых. Екатерина Дмитриевна всегда старалась накормить ребятишек.

— Вам не мешают занятия? — как-то спросила я у Владимира Багрянцева — занятия проходили по выходным.

— У нас же три комнаты, да еще лоджия, — смеялся он.

Настоятель храма, отец Сергий появился в гарнизоне только летом 2000 года — едва ли не накануне трагедии. В те дни, когда вся страна молилась о здравии моряков, церковь была открыта почти все время, службы проводились несколько раз в день.

Никогда не забуду, как истово молились матери — на коленях, ползком через весь храм. Катя держалась стойко, она ведь верила, что Бог спасет ее мужа. Несколько раз она говорила: «Володя такой намоленный, такой намоленный…» — Багрянцев в прошлом был из церковной среды.

Новый храм построили буквально за несколько дней. Он и теперь стоит. Рядом кто-то разбил клумбу в виде подводной лодки — сейчас ее нет.

Эхо событий

Екатерина Дмитриевна была очень активна в дни трагедии, старалась всем помочь прийти в церковь, вернее, к церкви.

Довольно скоро они уехали в Санкт-Петербург, где получили квартиру, и где живет ее мама. С тех пор Екатерина словно поселилась в Серафимовском храме Санкт-Петербурга, на кладбище которого похоронен Владимир Тихонович. Этот храм любил и Багрянцев. Теперь она здесь работает: готовит еду, моет посуду, убирается.

— Мне неважно какую работу выполнять, — говорит Екатерина Дмитриевна. — Главное, что муж тут рядышком. У моего Володи был свой духовный отец — Василий. Сейчас он мой наставник.

На поминальные мероприятия на Серафимовское кладбище Екатерина Дмитриевна опоздала, но словно свет возник при ее появлении, хотя света и так было много — день стоял удивительно жаркий для Питера. Все кинулись ее обнимать, целовать. Прошло какое-то время, прежде, чем очередь дошла до меня. Мы обнялись очень тепло и сердечно. Вот и все.