Книга Карлики смерти - Джонатан Коу

Я вошел к остальным, и дальше пару часов сосредоточенность наша не падала и репетиция продвигалась неплохо. Про голоса, что я, как мне показалось, слышал из-за запертой двери Студии «В», я забыл. К десяти часам «Чужак на чужбине», похоже, слеплялся довольно мило и Хэрри уже вплотную подступал к тому, чтобы овладеть довольно обширной по диапазону вокальной партией, но тут Мартин вдруг во всю глотку заверещал:

– СТОП! – Отшвырнул гитару и встал, уперев руки в бока и напряженно прислушиваясь. Мы со страхом уставились на него. – Откуда это шипенье? – в конце концов спросил он.

– Какое шипенье?

– Не слышу я никакого шипенья.

– Динамики шипят. Что, не слышите? Оглохнуть можно!

Какое-то время мы послушали, а потом Хэрри примирительно произнес:

– Ну, нам не то чтоб идеальный звук сейчас требовался, это же просто репетиция.

Мартин топнул ногой и сказал:

– Боже, эта банда технологически такая… безграмотная! Вы же все просто чертовы. – Тут он опять замер. – Что это за треск?

– Какой треск?

– Не слышал я никакого треска.

– Извините, это я, – сказал Джейк, вскрывавший пакет хрустящей картошки.

Хэрри совершил ошибку – засмеялся.

– Так! Ну всё! – заорал Мартин и принялся отключать гитару и убирать ее в чехол. – Не понимаю, с чего мне и дальше играть с кучкой любителей, которые даже не осознают важности хорошего звука. Это как головой о стену стучаться – играть в этой банде. Никакого профессионализма, никакой преданности делу. – Он подхватил чехол с гитарой, направился к выходу и, перед тем как выйти и хлопнуть дверью, сказал: – Раз и навсегда – я ухожу.

Он ушел, и повисло краткое молчание. Затем Джейк отложил палочки и начал разбирать ударную установку.

– Ну вот пожалуйста, – вздохнул он. – Еще один час в студии псу под хвост.

Никто из нас особо не волновался, потому что Мартин грозился уйти по меньшей мере в пятнадцатый раз. Обычно он просто являлся на следующую репетицию без единого лишнего слова. Догонять его было бесполезно. Хэрри закурил, а я проиграл несколько рефренов «Осенних листьев»[29]. Дух в студии висел скорее утомленный, нежели напряженный.

– Честер звонил, – немного погодя произнес Хэрри.

Я перестал играть.

– Ну и что?

– Думает, хорошо нам будет всем вместе собраться и поговорить.

– Ладно.

– В обед, в воскресенье, в «Белом козле».

– Ладно.

– Я позвоню Мартину, скажу ему, да?

Хэрри с Джейком решили пойти в кебабную, а мне даже страшно думать об этом было. Я сел в автобус на Боро-Хай-стрит, и мне удалось убедить водителя разрешить мне провезти клавиши. Автобус доставил меня почти до самого дома, где-то с полмили оставалось, и остаток пути пришлось идти пешком; с несколькими перерывами на посидеть и отдышаться мне удалось преодолеть это расстояние минут за двадцать. И на сей раз я даже не встретил ни алкашей, ни школоты, хотя в рыбно-картошечной лавке явно происходила какая-то заваруха. Двое парняг прижали владельца к стене. Похоже, кассу пытались обчистить или еще что-то. Ввязываться мне очень не хотелось.

Я вошел в квартиру и уже собирался включить телевизор, надеясь на какую-нибудь программу «Открытого университета»[30], которую бы стоило посмотреть, но тут заметил зеленый огонек, мигавший у нас на автоответчике. Но для меня никаких сообщений никто не оставил. Там снова был Педро:

– Ола, Тина, это просто я, звоню узнать, как ты себя чувствуешь, моя пышечка. Знаешь, не стоило меня расстраивать, когда ты так плакала и обзывала меня по-всякому, особенно такими именами – меня удивляет, что они вообще известны даме твоих убеждений. В общем, я надеюсь, что тебе лучше, и, наверно, прости меня за то, что было прошлой ночью, наверно, я немного увлекся и, надеюсь, не сделал тебе больно или что-то в этом роде. Знаешь, в Испании мужчины и женщины – мы так делаем всегда, но, может, вы, английские дамы, немножко менее необитаемы. В общем, я снова заеду сегодня ночью, если ты по-прежнему хочешь меня видеть, и, может, мы сможем продолжить то, что начали. Ладно?

Повисла долгая пауза.

– Прости меня.

Машина щелкнула и отключилась.

Проигрыш

Вы были с ним Любовники? и ты признаешь, если да?

Моррисси. «Эльзасский кузен»[31]

Никто, абсолютно никто, способный сделать в этом какой-либо подлинный выбор, не предпочел бы проводить воскресное утро в муниципальном жилом районе Юго-Восточного Лондона. Когда проснешься утром и уставишься на мокрое пятно на потолке спальни, в уме сквозит краткое виденье всех красивых мест на свете, разных мест, где мог бы оказаться, и понимаешь, что кто-то где-то серьезно обсчитался. Сияет солнце. Погожее, хрусткое, ветреное утро. У тебя два варианта. Либо лежишь в постели весь день и стараешься забыть, где ты, либо встаешь и выходишь наружу – неважно куда, куда-нибудь, где будет не так самоубийственно уныло. Такие мысли, должно быть, приходили в голову людям по всему району; во всех до единой квартирах жильцы наверняка планировали побег. Могло бы показаться, ей-ей, что из «Поместья Херберта» каждое воскресное утро должен случаться массовый исход: улицы запруживают отчаявшиеся мужчины, женщины и дети, в едином порыве устремившиеся к свободе. Но такого не происходит. Никто не шевелится. Все сидят по местам. Знаете почему?

Потому что автобусы, блядь, не ходят, вот почему. Не то чтоб они должны были ходить, конечно.

Где-то, вероятно, спрятанное в каком-нибудь давно забытом склепе или архиве должно храниться расписание, сообщающее, когда и куда должны ходить эти автобусы. На стенке автобусной остановки даже есть небольшая панель, где это расписание должно вывешиваться, хотя его там никогда нет. Думаю, Управление лондонского транспорта специально нанимает вандалов срывать эти расписания всего через несколько секунд после того, как их вывешивают, чтобы у людей не было ни малейшего представления о том, когда должны ходить автобусы, и они бы не могли никому пожаловаться, что те никогда не приезжают. Стоять на автобусной остановке воскресным утром – все равно что ходить в церковь: акт веры, выражение иррациональной убежденности в том, чего от всей души хочешь, чтоб оно существовало, хоть никогда и не видел этого своими глазами.